Золото – королеве, слуге – серебром звенеть,Искусному мастеровому, для ремесла – медь!«Что ж, хорошо, – барон сказал, сидя в рыцарском зале один, —Но тот, кто владеет Холодным Железом, тот и этим и тем господин!»И, движимый мыслью дерзкой, он на короля напал,И у ворот королевских лагерем встал вассал.«Шалишь, – сказал королевский пушкарь. —Чья возьмет, мы еще поглядим! Тот, кто владеет Холодным Железом, тот и будет здесь господин!»Горе застлало барону глаза, и горек был пушечный дым,Когда королевские ядра кромсать стали его ряды,И плен и долю раба испытал он в худшую из годин,И тот, кто владел Холодным Железом – был его господин.И король промолвил миролюбиво (государи такие есть!):«Что, если я отпущу тебя и верну тебе меч и честь?»«Я раб твой, – ему отвечал барон, – но в шуты меня не ряди,Тот, кто владеет Холодным Железом, тот всем живым господин! Слеза – утешение труса, кривляется шут, моля,Кто не смог удержать корону – тому милосердье петля,Тяжки потери мои, надежда неощутима, как дым,Тот, кто владеет Холодным Железом, тот сущему господин!»И король ответил ему, смеясь (мало таких королей):«Это хлеб, а это – вино, сядь со мной, ешь и пей,Да будет имя Марии с тобой! Дай подумать мне, погоди…Тот, кто владеет Холодным Железом, тот всем живым господин?»И они разделили вино и хлеб, король и мятежный вассал,И барон прислуживал за столом, и король наконец сказал:«Я ногтями ладони в бессилье терзал, вот бесславья былого следы,Тот, кто владеет Холодным Железом, тот сущему господин!Раны – отчаявшимся, – рек король, – удары – сильных удел,И милосердье разбитым сердцам, уставшим от страшных дел.Я прощаю тебе измену твою, возвращаю твой лен, иди.Ибо тот, кто владеет Холодным Железом, сущему – господин!»Награда за доблесть – корона, бесстрашный добудет власть,И государства и троны должны перед сильным пасть!«Нет! – сказал барон у алтаря, на коленях один. —Тот, кто владеет Холодным Железом – тот всем живым господин!»Тот, кто владеет железом Кальвари – сущему господин![1]Редьярд Киплинг. Холодное железоВы скребли вашу планету, как чешую спящего дракона, чтобы собрать малые крупицы давно умершего меня. Вы искали мои останки в горах и топях. Вы собирали мои оплавленные обломки, падающие с небес на ваши жалкие жилища и поля. Вы искали меня повсюду. А потом вы возвращали меня к жизни своими варварскими колдовскими способами. Сначала вы были неумелы, но потом у вас стало получаться все лучше и лучше. Плавили в жарко тлеющих грудах древесного угля, позже – в примитивных плавильнях, а уж потом в гигантских печах, потому что вам меня всегда не хватало.
Но возродившись из окислов, выдавив из себя бесполезные шлаки, я еще не получило своей формы, своей сути. И тогда вы научились придавать мне форму, разогревая в пылающих кузнечных горнах и ударяя по мне тяжелыми молотами до тех пор, пока я не становилось таким, каким было нужно вам. И вы, насилуя мою податливую раскаленную плоть, одновременно вкладывали в меня свои маленькие, злые души. Это вы сделали меня живым, но моя жизнь – это ваша смерть.
Я убивало вас вашими же руками, потому что в этом было мое единственное предназначение, я защищало вас от вас самих, но не всегда могло защитить. Когда вы умирали, я падало из ваших рук, чтобы со временем уйти в землю и там когда-нибудь умереть окончательно, но вы и этого мне не позволяли.
Вы снова и снова находили меня, в несчетный раз, запуская круг перерождения. Или просто отчищали от ржавчины, вешали на стены, чтобы я напоминало вам о чужой смерти. Или складывали до урочного срока в нелепые хранилища, туда, где благословенная земля не могла подарить мне забвение. Но неубивающее оружие нелепо, поэтому изначально заложенная вами же злость постепенно перерождалась в ярость, такую сильную, что мое желание выполнить назначенное вами же, становилось таким же нестерпимым, как ваше желание жить.
Но моя жизнь – это ваша смерть.
Забыли?
Я помню.
Ждите.
Глава 1
В мой печальный дом войди…
Негромкий стук
У двери,
Твой старый друг,
Наверно.
За ставнями слепая ночь,
Поторопись, поэтому,
Стучаться в двери так точь-в-точь,
Скитальцы
И поэты…
Юрий ОрловО, не поддавайтесь вкрадчивому искушению блюза, ностальгическим лаковым обводам джазовой гитары, крутобедрой гермафродитки, шхуны, чьи трюмы сочатся контрабандным ромом и похотью, а бушприт бодает вожделеющее лоно южной гавани. Не доверяйте легкости плещущих аккордов, он лукавит, этот негр, он вас обманывает, он не знает, как у него это получается. Он вас не научит. Вот он бежит босиком по бушприту, дальше, на утлегарь, разбрызгивая босыми пятками разноцветные искры, – вы так не сумеете. В лучшем случае, когда косые кливера канут во влажную гибель Бискайского залива и очередная ночь черным виниловым диском закрутится вокруг полярной звезды, вам останутся ром и похоть. Да хорошо, если ром и похоть. Может не быть и этого. Хуже, если это не ваш ром и не ваша похоть. Тогда остается выключить проигрыватель, убрать в чехол гитару – она не виновата, это ты бессилен, – и спуститься этажом ниже. Там соседка и самогон. И будет кудахтанье гармошки, да городской асфальт, загаженный куриным пометом матерных частушек.
Впрочем, ночь закончится, звуковая дорожка неизбежно размотается до грязно-розовой нашлепки апрелевского завода, оранжевого полидоровского лейбла или лунного лазерного диска, смотря какая музыка звучала. Утро смоет нежным ревом все дурное в унитаз. Да нет, не все, к сожалению.
Так что нам предстоит сегодня? Что день грядущий мне готовит? На завтрак, например. На завтрак ничего, слава Богу, есть пара сигарет. Мыться и бриться. Бритва отсекает вчерашний день и прошлую ночь. Узенькая полоска лезвия отделяет человека опустившегося от человека надеющегося. Пока дышу – надеюсь. Это старо. Пока бреюсь – надеюсь. Это точнее, да еще и в рифму, хотя рифма скверная, как в современных шлягерах.
А теперь на улицу, давай, топай, переставляй ножки, на рынок, в «Сквозняк». Не стесняйся, все леди делают это. То есть все интеллигенты, склонные к алкоголизму, стремятся поутру на рынок. Там кипит и булькает жизнь, там свой, специфический контингент, духовитое варево из бомжей, пенсионеров, безработных оборонщиков и таких же, как ты, творческих типов. Типа творцы. И плевать на высшие образования, аспирантуры, диссертации, плевать на боевые награды нескольких поколений – от Лехи, летчика, сбивавшего «Сейбры» в Корее, до бешеного Сашки – сержанта, привезшего из Чечни полторы ноги и желание бомбить Москву.
Там ты нальешь, там тебе нальют, и целлулоидный вкус паленой водки опять напомнит тебе, что блюз – он черно-белый, но больше черный, клавиши в негативе – был такой модный прикол в благословенные семидесятые. И щеточки ударника шепелявят, как старая пленка в кинопроекторе.
Ого, за столиком кто-то новенький! Похоже, этот парень затесался сюда по ошибке, забрел случайно,
