звездам определил расположение наиболее приметных точек станции и только после этого наметил нужное направление движения. Как ни странно, его путь пролегал по относительно чистой местности, на которую не упал ни один метеорит. Правда, часть пути, метров восемьдесят, все еще покрывало то самое сияние, которое оставляли за собой ползающие по поверхности Тритона «капли».
Шольц раздумывал недолго. Во-первых, обход занял бы довольно много времени, потому что ему пришлось бы карабкаться на довольно крутые, хоть и не слишком высокие льдистые срывы, образовавшиеся после удара метеоритов о поверхность спутника, а во-вторых, это чуть мерцающее желтовато-оранжевое свечение почему-то не слишком тревожило Германа, его скафандр казался ему вполне надежной защитой.
Астрофизик двинулся напрямую, внимательно оглядываясь по сторонам и стараясь следить за состоянием льдистого «грунта» под ногами. Поверхность спутника оставалась пустой, ни малейшего движения не было заметно на всем доступном зрению пространстве. И не только зрению – весьма чувствительная автоматика скафандра также сигнализировала, что в радиусе двух километров все неподвижно. Шольц прошел около ста метров и оказался на границе свечения. Это была удивительная граница – зеленовато-серый льдистый «грунт» Тритона резко, без всякого перехода превращался в довольно яркое желто-оранжевое свечение, причем под этим невесомым, можно даже сказать, призрачным свечением «грунта» уже не было... Под ним вообще ничего не было!! Казалось – сделай один, последний шаг и будешь без конца, всю оставшуюся жизнь падать в это ровное желто-оранжевое «ничто»!!
И все-таки Шольц, почти не раздумывая, сделал этот «последний шаг». Его нога, облитая жестким ботинком скафандра, встретила привычную, чуть скользящую поверхность Тритона, но при этом до середины икры ее... не стало! Шольц видел сгибающееся в шаге колено, а в десяти сантиметрах ниже нога исчезала, как бы растворяясь в продолжавшем оставаться неподвижном свечении.
«Наплюем на сей обман зрения! – немного истерично подумал астрофизик, продолжая двигаться вперед. – В конце концов, мы вполне явственно ощущаем, что наши ноги находятся на полагающемся им месте!»
Кроме того, его успокаивали две мысли: первая, что автоматика скафандра никак не реагировала на наличие оранжевого свечения, и, значит, оно не угрожало его жизни, и вторая, что в этой странной субстанции ему надо было пройти меньше восьмидесяти шагов. Незаметно для самого себя он принялся считать шаги, и этот счет его совсем успокоил. На цифре «шестьдесят восемь» его ноги вынырнули из неподвижного свечения, и оказалось, что с ними совершенно ничего не произошло!
Невольно, но вполне облегченно вздохнув, Шольц двинулся дальше, инстинктивно стараясь побыстрее удалиться от чужеродного свечения, и эта вполне объяснимая торопливость едва не сыграла с ним злую шутку. Поверхность спутника в этом месте шла довольно круто вверх и заканчивалась зазубренным гребнем – видимо, старым следом удара метеорита в смерзшийся монолит. Почти добравшись до этого гребня, Шольц неожиданно поскользнулся и начал падать. При этом забрало его скафандра попало точно на торчащие вверх стальной твердости зубцы. Конечно же, забрало выдержало, но инерция, она и в мирах с малой силой тяжести инерция, так что Герман здорово приложился физиономией о внутреннюю часть закаленного пластика. Этот довольно чувствительный удар на несколько секунд ошеломил астрофизика, а когда он пришел в себя, то увидел, что лежит свесив голову с другой стороны гребня и перед его глазами открывается глубокий провал, заваленный кусками рваного льда и покореженными фрагментами металлоконструкций.
Шольц приподнялся на локтях и внимательно оглядел открывшийся перед ним котлован. Уже через несколько секунд ему стало ясно, что два из четырех резервуаров с водой полностью уничтожены, однако шлюз, к которому он продвигался, как ни странно, уцелел – справа, на самом срезе котлована, метрах в пятидесяти от того места, где лежал Шольц, ясно виднелся овальный люк переходного тамбура.
Астрофизик осторожно поднялся на ноги – ему совершенно не улыбалось скатиться внутрь забитого остатками взрыва котлована, и потихоньку двинулся к открывшейся цели. Спустя десять минут он стоял у входа на станцию и набирал на пульте управления стандартную комбинацию, открывающую люк.
Шольц дважды повторил набор, однако люк не срабатывал, и тогда астрофизик чисто машинально толкнул здоровенную плиту, закрывавшую ему путь на станцию. К его изумлению круглая полиольстальная плита подалась под его толчком, и тогда он налег на нее всей своей массой. Люк медленно, словно бы неохотно открылся, в тамбуре было темно.
«Если вышла из строя только автоматика внешнего люка, мне не пробраться на станцию... – мгновенно подумал Шольц, вглядываясь в темноту тамбура. – Люк не закроется, и мне не удастся подать воздух в тамбур! Придется искать другой переход!!»
Он не хотел думать, что будет, если не работают приводы обеих – внешнего и внутреннего – люков!
Включив нашлемный фонарь, он шагнул в темноту и мазнул узким лучом по противоположной стене. Внутренний люк был распахнут, и за ним также царила темнота!!
«Если так... То тогда... Тогда все погибли?!!» – метнулись в его голове растерянные мысли.
Под сердцем у Германа похолодело, но он, сдерживая растущий ужас, двинулся вперед. В конце концов, надо было до конца разобраться, что же здесь случилось и... и может быть, кому-то все же удалось спастись?!!
Короткий коридор, соединявший переходный тамбур с насосной станцией, подававшей воду во внутренние помещения станции, Шольц прошел быстро. Насосная стояла непривычно тихая – подающие насосы не работали, но на панели управления дежурным светом тлели индикаторы, два из которых пламенели тревожно красным.
«Сигнал аварийной ситуации на двух емкостях!» – догадался Шольц. Задерживаться в насосной не имело смысла, и астрофизик двинулся дальше.
Когда под нажимом его плеча открылась дверь, ведущая в короткий переходный тоннель, идущий в жилые помещения, Герман с облегчением увидел, что здесь освещение работало, хоть и в аварийном режиме. Светящиеся в пятую часть своей номинальной мощности плафоны, тем не менее, давали возможность вполне сносно видеть окружающее. Шольц отключил нашлемный фонарь и быстро пошагал вперед, в надежде, что, может быть, следующий шлюз, отрезающий бытовые помещения от технических – насосная станция относилась к технической зоне, – работает нормально. Однако его надежда не оправдалась – и на этом переходе механизмы шлюза не работали.
Миновав последний тамбур, астрофизик оказался в жилой зоне, автоматика его скафандра бесстрастно указывала на отсутствие атмосферы на станции. Шольц прислонился к стене и огляделся, раздумывая, что же делать дальше? Короткий вестибюль вел к лифтовой шахте, соединявшей все четыре уровня станции, а влево уходил длинный, широкий вестибюль, вдоль которого располагались информаторий с двумя просмотровыми залами, малый конференц-зал, три малые лаборатории. Заканчивался этот вестибюль большой кают-компанией, украшением которой был прозрачный купол, ныне полностью разрушенный.
Шольц не пошел в сторону купола по вполне понятным причинам – там ему делать было нечего. Он решил для начала все-таки спуститься в кабинет профессора Каррегана, располагавшийся на последнем, четвертом уровне.
Лифт не работал, хотя освещение в лифтовом холле было вполне исправно. Шольц вышел через располагавшуюся слева от лифтовой шахты дверь на лестничную площадку и начал спускаться по лестнице. Однако, прошагав всего несколько ступеней, он вдруг остановился – его поразила царившая на лестнице тишина! Такой тишины на станции никогда не было!!
Неожиданно ему на ум пришло старинное выражение «мертвая тишина», и, невольно вздрогнув, он снова заторопился вниз.
Добравшись до последнего уровня без приключений, Шольц вышел на лифтовую площадку и двинулся по короткому вестибюлю вправо. Помещений на этом уровне было совсем немного: справа – рабочие кабинеты Каррегана и Борвина, слева – вакуум-лаборатория, тест-камера преобразователя элементарных частиц и никогда не открывавшийся люк, ведущий к базовой зоне главного компьютера станции. Пройдя по коридору несколько шагов, Герман толкнул дверь, располагавшуюся справа, и перешагнул порог довольно большого, хорошо освещенного кабинета.
Профессор Карреган любил, чтобы в кабинете было яркое освещение, он говорил, что и без того слишком много времени проводит в темноте, чтобы не побаловать себя светом хоть немного. Шольц быстро
