Кто-то громко и восторженно рассказывал о его подвигах. Речь шла о взятии какого-то неизвестного на карте населенного пункта. Если верить рассказчику, он — Виталий Осипович — почему-то ехал на танке. Повторяя якобы его приказания, рассказчик очень похоже копировал его голос. Все остальное было совсем неправдоподобно.
Рассказ спасали только красочность и воодушевление, на которые не скупился неизвестный сказитель.
Виталий Осипович тихо подошел. Его увидели. Поднялись с коек. Обернулся и воспеватель подвигов его. Это был тот самый, из пятой диспетчерской. Он ошалело поводил рачьими глазами и растерянно улыбался.
Сделав вид, что ничего не слышал, Корнев подсел к дорожникам.
— Чем занимаетесь?
— Да вот отдыхаем.
Гольденко продолжал стоять.
— Да вы садитесь, — сказал ему Корнев. — На фронте бывали?
Гольденко сел.
— Как же, — неуверенно ответил он, — воевал. Да, пришлось повоевать. «Вот оно, — думал он, — начинается».
Горячая волна прошла по его телу. Слегка закружилась голова, и он сразу же, без запинки, заявил, что был в армии Буденного, рубал беляков и лично был знаком со многими командирами и героями гражданской войны.
Корнев, не улыбаясь, спросил:
— Александра Македонского тоже знали?
— Македонского? Сашку! Боже ж мой! Так он же был начальником штаба, да я ж у него ординарцем… И любил же он меня!..
Корнев, с трудом удерживая улыбку, сказал, что, кажется, ординарцем у Македонского был некто Буцефалов.
— Так разве ж я один у него был? У такого начальника Буцефалов при штабе состоял, вроде посыльного. Пакет в зубы. Аллюр три креста и скачи! Вот кто Буцефалов. Мы с ним…
— Постой, постой. Я про Александра Македонского сам все знаю, — остановил его Корнев. — Вечером не ходите в ночную. Часов в девять прошу зайти ко мне.
Он вышел. Гольденко сидел остолбенело, словно вдруг хватило его морозом. Наконец, вот оно, пришло долгожданное. Он поднял палец.
— О! Все слышали. А теперь спать. Приказываю отдыхать. Я ж говорил. Это настоящий командир.
Вызывая его к себе, Корнев знал, что Гольденко как работник ничего не стоит, работать не хочет, его дорожный участок самый запущенный. Но надо заставить его работать. Может быть, перевести на другую работу, где бы он был всегда на глазах.
Гольденко явился точно в назначенное время. Клинообразный его подбородок, голубой от бритья, горделиво выдвигался вперед. Монгольские усики расчесаны. Одет неважно, как и подобает человеку, который не любит работать.
— Ну, как дела? — спросил Корнев.
— Дела, товарищ начальник, они, значит, идут… — уклончиво ответил Семен Иванович.
— А по-моему, дела у вас не очень блестяще идут.
— Так ведь, конечно. Вам виднее, которое блестит, а которое…
Он тянул и крутился, стараясь сообразить, куда гнет начальник и какие слова ему больше придутся по душе.
— Да вы прямо скажите, почему не хотите работать?
— Товарищ начальник, да разве ж это работа?..
— Работа обыкновенная. Надо только постараться.
— Да боже ж мой! Если вы меня один раз застали, так я же нездоровый был. Живот так закрутило, думал, и не дойду.
— Что-то часто у вас живот крутит, Гольденко. Каждую ночь.
— Врут, товарищ начальник.
— Никто не врет, я сам вижу.
— Ну, ей-богу, обижаете, товарищ начальник. Надо на эту дорогу объехтивно посмотреть.
— Объективно? — покосился на него Корнев.
— Ну да же. Что мы имеем? Вам неизвестно, вы человек новый, а я знаю. Это только сверху снег, так сказать, снежный покров. А под ним же болото. Вы человек новый и не знаете, а я вам все скажу. На этом месте при старом режиме море находилось. Я объехтивно. Потом, значит, оно подсохло, а болото пока что осталось. Ну, где же вам все сразу узнать. Вы новый человек. А Гольденко виноват.
Корнев знал, что Гольденко никогда не сознается в своем лодырничестве, но такого не ожидал.
— Море-то давно было? — спросил он.
— Как бы не соврать, — глубокомысленно посмотрел Гольденко на потолок, — не особенно. Потому болото еще шибко глубокое.
— Д-да. А Македонский сейчас где?
Гольденко осторожно поглядел на начальника, соображая, нет ли здесь подвоха. Лучше отговориться незнанием.
— Не знаю, товарищ начальник. Да если б знал, разве б я здесь был? Меня каждый начальник вот до чего любил!
— А сейчас почему не любит?
— Не любит. Не показался я ему. Тут, конечно, если начистоту говорить, мне жизни не будет. Кабы не война, уехал бы… А сейчас, значит, лишен права передвижения до конца военных действий.
— Скажите, Гольденко, зачем вы приехали сюда? Ведь вы человек бывалый, белый свет повидали. Что вас потянуло на север?
— Ничего меня не тянуло. Взял да приехал. Надо же посмотреть. А тут война, вот и застрял.
— Так не бывает, Гольденко. У человека всегда есть, ну, что ли, мечта. Цель.
Гольденко задумался. Уж очень дотошно выспрашивает начальник. Тут надо осторожнее. Ну Зачем он приехал? Вот вопрос.
— Как вам сказать. Мечта, конешно, это точно, была. Как можно? Без мечты только скотина живет.
— Ну вот, какая же мечта у вас была? На северное сияние посмотреть?
— Я объехтивно, товарищ начальник. Была у меня мечта такая, что здесь заработки хорошие.
— Вот это правильно. Хорошему работнику — хороший заработок. Ну и что же?
— Хорошие, да не для нас. Руку надо везде иметь.
— У вас их две.
Гольденко понимающе засмеялся, даже подмигнул начальнику.
— Третью надо.
— Двумя длинный рубль не ухватишь?
— Никак, хе-хе.
— А если длинный язык?
Разом оборвав смех, Гольденко насторожился. Подумал. И понял по-своему.
— Ну что ж, это можно. Я могу.
— Что вы можете?
— Ну вы сами знаете.
Корневу тоже стало понятно, куда метнулся Гольденко. Вот дрянь какая. Сдержавшись, он сказал:
— Нет, мне шпионов не надо. Понял? Если что заметил, приди и скажи открыто. Газета есть. Вот как у нас делается. А еще, говорите, старый солдат. Барахло вы, а не солдат. Да солдатом вы и не были. Это тоже вранье.
