Пусть пройдет время, у него отойдет сердце, и он сам заметит и ее, и преданную ее любовь.
Она совершенно овладела собой и даже сумела равнодушно сказать:
— Вы ничего не думайте, Валентина Анисимовна. Я к нему именно так и отношусь, как… к герою. Мне его очень, очень жаль. И невесту его. Я бы разорвала этих гадов — фашистов. Правда, васильки ему к лицу? Даже так лучше, один светлый, другой потемнее. Я вам помогу вышивать, мне по целым ночам все равно делать нечего.
ТАЕЖНЫЙ ПЛЕН
В этот вечер, собираясь на дежурство. Женя надела свое старое рабочее платье и вязаную синюю кофту, те самые, что надевала до того, как были прочитаны стихи про одинокую сосну. Новые платья сложила в чемодан. Ничего этого сейчас не надо. Ее любовь совсем не такая, чтобы наряжать ее в шелковые платья.
Наконец-то нашлось время перешить пуговицы на своем кожушке. Теперь он не будет сжимать грудь, когда придется вздохнуть поглубже.
Она оделась и вздохнула. Нет, теперь не давит.
Тридцатка все равно ждала ее у гаража. Приняв машину от сменщика, Мишка Баринов всегда находил какие-то неисправности. Он копался в моторе, поглядывал на дорогу. Что бы там ни было, он любит Женю и добьется своего.
Едва только в свете фар появилась Женя, машина оказалась в полной исправности.
Поехали. Женя сосредоточенно смотрела на знакомую дорогу, на груды снега по краям, на свет фар, теряющийся в темноте, и молчала.
Мишка украдкой наблюдал за ней. Он растерялся немного. Женя была прежней и вместе с тем чем- то не похожей на себя.
«Не вышло, — подумал он, — сорвалось».
И спросил:
— Все кончено?
— Ничего и не начиналось, — сухо ответила она.
— Я же тебе сказал — ни черта не выйдет.
— И не надо. А тебе-то какая печаль?
— Ну и ладно! — от гнева Мишка не находил слов и у будки так нажал на тормоза, что Женя едва не ударилась головой о стекло. Она открыла неподатливую дверь кабины и выпрыгнула на снег.
— Раскаешься, Женька! — крикнул Мишка, с грохотом захлопывая дверцу.
Женя ушла не оглянувшись.
Марина не ждала ее так скоро. Еще больше удивила Женина сдержанность и спокойствие. Казалось, ей доверена тайна, значимость которой обязывает к строгости.
— Женя, ты сегодня прелесть. И не опоздала, и в этом платье.
— Разве в хорошем платье хуже? — подозрительно спросила Женя.
— Да, но в лес, в эту копоть? Нет, ты сегодня очень мила. Ты вообще красивая. Ну, вот тебе график. На погрузке одна тридцатка. Я с ней поеду. Не ревнуешь?
Женя засмеялась. Определенно Марина очень хорошая подруга. Верно, не такая общительная, как сама Женя, и не так много смеется и болтает. Она симпатичная. Волосы, у нее очень красивые. Светлые и пышные. А глаза зеленые. Брови, как шнурочки, но она их не бреет. И ресницы, какие бывают только у киноактрис. Губы тонкие очень. Но она не злая, говорят, у злых тонкие губы. А Марина очень добрая. Все красиво в ней.
И одеваться она умеет. Даже простое, будничное выглядит на ней очень красиво. Сколько раз Женя пыталась подражать ей, но получается не то.
Завклубом Леша Крутилин сказал, что Марина похожа на Психею. Женя спросила, на кого похожа она. Леша ответил: «Вы похожи на Пышку». Она обиделась, но он дал ей книгу Мопассана, она прочитала и перестала обижаться. Только она никогда бы не поддалась этому пруссаку, чтобы выручить из беды каких- то там буржуев.
Когда Марина спросила, не ревнует ли она к Мишке Баринову, Женя вздернула плечи, чтобы сказать свое обычное «ф-фу», но вместо этого засмеялась:
— Что ты, Мариночка! Не говори мне так.
Марина с удивлением взглянула на Женю.
— Нет, определенно, ты или поумнела, или влюбилась.
— Да.
— В героя?
— Конечно.
— Эх, Женя. Я беру обратно свои слова насчет — поумнела.
Но Женя ничего не ответила, и опять у нее стал вид хранительницы большой тайны.
Оставшись одна, Женя развернула сверток. Белое полотно, мотки голубого шелка — светлого и потемнее. Она начала вышивать. Крестики аккуратно ложились на полотне, образуя голубенькие цветочки. Звонил телефон, она принимала и отправляла машины, делала в графике отметки и снова вышивала. Один василек светлый, другой — потемнее, словно смоченный легкой девичьей слезой.
Уже близко полночь, а Женя даже не задремала ни разу. Только васильки начали сливаться в сплошную голубенькую полоску. Она умылась холодной водой, и все прошло.
Она так увлеклась работой, что не заметила, как началась метель. Еще с вечера немного мело и слегка шумело в тайге. Но потом все стихло.
Зазвонил телефон. Говорила Клава, старший диспетчер.
— Ты не уснула, Женя? Нет? Разве не слышишь, что кругом творится? Метель!
Женя прислушалась. В телефонной трубке что-то потрескивало и шумело. Нет, это не в телефоне. Шумела тайга. Снежные вихри крутились уже около самой будки, тугими порывами ударяясь в бревенчатые стены. Ветер скулил в трубе. Нет, не это испугало Женю. Подумаешь — метель! Видала она метели, не первый год на севере. Встревожил ее ласковый, соболезнующий тон старшего диспетчера. Неспроста так Клава заговорила.
— Женичка, слушай приказ технорука. Быстро добеги до лесосклада. Там стоит машина, девятка, под погрузкой. Сними всех. Пусть немедленно едут домой. Да смотри, не растеряйся. Обязательно сходи на биржу, погибнуть могут люди. Ты слышишь? И сама приезжай вместе с ними. И ничего не бойся. Поторопись, милая…
Женя повесила трубку. Приказ технорука. Его приказ. Может быть, он сейчас думает о ней, может быть, беспокоится. Милый, дорогой, самый дорогой! Не беспокойся, я все сделаю, и не страшно мне ничуть.
Она побежала в лес. Ровная, укатанная дорога словно дымилась легкими снежными вихрями. Ветер наметал на дорогу, отполированную лесовозами, острые косячки сыпучего снега. Через полчаса здесь будут чудовищные снежные наметы, которые не пробить машине.
В черном лесу запевал ветер дикую таежную песню. Сосны тихонько поскрипывали, покачивались, разминая старые кости, готовясь к неистовой схватке с бурей.
Начиналась таежная метель.
Вот и лесной склад. Здесь открыто гулял ветер. На огромной поляне лежали штабеля бревен, прикрытые снегом. Между ними глубокие, пробитые в снегу дороги.
Женя взобралась на ближний штабель, разыскивая машину. Она увидела ее огни. Огни, мутные в метели, двигались по дороге, на выезд. Женя соскочила в снег. Надо спешить. Ведь так они могут уехать без нее.
Машина, как огромная черепаха, неуклюже раскачивалась, выбираясь на дорогу. На бревнах сидели грузчики. Они походили на белые мешки, приваленные друг к Другу, — так занесло их снегом. Машина уходила. Она словно таяла в метели. И Женя поняла, сразу поняла, не обманывая себя, что она осталась
