Евгений Максимов
Рошка
1714 год.
Логрская Империя.
Провинция Далатт.
…Да, юнкер, не могу возразить… в Логрии крепко пьют. Светлое пиво пьют и темное, то, что зовется болотным медом. И турецкое вино пьют, что привозится из Тавриды, и греческую мастику… Свое винцо тоже тянем, не без этого. Оно хоть и кислое, и пена в нем, зато свое. И себе удовольствие и, опять же, поддержка отечеству. Наше вино сводит зубы, как столярный клей… крамольного слова и во хмелю не ляпнешь.
Э, нет! Тут вы дали маху! Другие нализываются по дурости или с горя, а мы, логрцы, от гордости за наше великое прошлое и за светлое будущее, а также потому, что душа у нас дюже загадочная, и подпития требует, как полива, для лучшего прозябания в вертограде Божием!
Не, я такого сам придумать не могу… Это наш проповедник по воскресеньям говорит, не про выпивку, конечно, а про душу.
Вы еще товар посмотрите. Вот петрушка сушеная в кулечке, вот смазка для замков, здесь, в скляночке…
Не обращайте внимания, что я торгую вразнос, я торгашей и сам презираю, просто время сейчас трудное, вертеться надо…
Кто я таков? Я, юнкер, рядовой его Императорского Величества третьего рейтарского полку, честь имею, в отставке. С двадцати годов колол на плацу чучело штыком, а как выперли меня в отставку по возрасту, аккурат через полгода грянула война. Миновало меня, не зря молился! Кто воевал?.. А я почем знаю! Лет семь возились, как бабка беззубая толокно жует. Хорошо хоть — далеко. Не то во Фландрии, не то в Трансильвании…
Замирились в конце концов. А наше дело, юнкер, маленькое… бедней да торгуй.
Бывает, молодой ушел за флейтой и барабаном, вернулся глухой, как тетеря, от контузии, и полноги состругано. Бабу прибьет по пьяному делу, в церкви на коленях постоит, а потом, глядь, стоит на блошином рынке, дует в кулак, а в коробе — товар, особый логрский набор… хоть его ешь, хоть им тараканов мори, хоть им стены конопать! Что это такое? Проще некуда… кусок сала (сало, конечно, пожилое, но перцу вдоволь), затем зверь крашеный с жениной шубки, оловянная ложка, казенный молитвенник — подарок от властей по увечности, щелкун для орехов и низок — пять вяленых лисичек для каши. Да что там перечислять! Всякий свои лохмотья на общее обозрение выносит.
На самом деле мы стоим не от нищеты, а ради интереса и общения. В четырех стенах можно умом тронуться, а здесь, в торговых рядах — и ветерок, и новости и, заметьте, производится на площади живописное коловращение народа. К тому же на соседних лотках попадаются заманчивые вещицы. Колесник Ян в пятницу припер на продажу земную сферу. Одна подставка — мечта, красное дерево с вензелями! А на каждом государстве свой народ нарисован. Смехота! Фламандцы жирные, как чушки, немцы пьяные в зюзю и везде у них капуста, куда ни плюнь! Французы от своей болезни безносые, индейцы с эфиопами — бескультурье голозадое! Турки плешивые! А евреи… В приличном месте и не скажешь, какие евреи… Одна наша Логрская Империя стоит орлом посреди негодяев, Господь нашего национального героя за ручку держит, а океанские волны героические сапоги вылизывают! Вот и выходит, что нашу нацию Создатель на совесть творил, а других как попало нахаркал на лицо земное… Знатный глобус. Столичная выдумка! Но дорогой, собака, не подступишься! Может, колесник согласится на обмен. У меня, кстати, тоже имеется заветный товарец для состоятельных! Полюбопытствуйте, юнкер!
Во! Сочинение доктора наук Ниппельгаузена-Ферфлюхта, в чертовой коже с тиснением, подарочное издание! Четыре тома — не шутка! «Беседка Благомыслия», «Водомет государства», «Садик патриотизма» и трактат «Отчего бедствия Империи Логрской есть свидетельство ее могущества и богоизбранности»! Доложу я вам, сытное чтение! Как щавель — много не съел, а больше не хочется. Зато успокаивает.
Вот мне скоро пятьдесят, баба померла, попивши дурной воды, дочка овдовела, вернулась домой и выселила меня в сарай. Знаете, каково с ведрами и граблями жить? Брюква родится горькая, как столетник, кроликов развел, так они злые, демоны, голые и кусачие! А на днях сперли козу. Впору утопиться. А я спокойный. Почитаю книжку, послушаю проповедь, и хоть бы жилочка пискнула.
Вы ткните жука булавкой — он попервоначалу заегозит, а потом оцепенеет. Вот и мы оцепенели. Как те самые поросята в Стране Лентяев — бегают, печеные, вилка с ножиком в боку, кто голодный, режь, да ешь! А им ничего — хрюкнут матерно и дальше бегут. Знаете, все эти слезы, мечтания и раздумья нам не особо к лицу.
Кто свое нутро на люди выворачивает и без стальной шкуры, беззащитный, ходит, того и гусенок заклюет, и родня в глаза плюнет. Никчемный такой человек, вроде мужика в юбке. А главное в жизни… сила, стойкость и скрытность.
Мы — Логрцы, племя высокое, весь мир под крылами согреваем, а суровости учимся у дубов. Видали ли вы наши дубы? Это слоны какие-то, а не дубы! Границу переедешь — ага! Дрянь у них, а не дубы, бесхребетные они, вроде вьюнка. У них за границей все не по-людски.
Вот, полюбуйтесь, у меня на лотке выставлена безделушка. Зять-покойник из Венеции привез. Бабец, из индийского дерева вырезана. Ничего себе бабец, только уж донельзя все голое у нее. Глаза завязаны и стоит, бедняжка, на колесе, как кот на заборе. Совсем офонарели итальяшки! На словах христиане, а держат в доме языческих идолиц. Эта у них, видите ли, судьбой заведует. А кто судьбой заведует? Правильно, Господь! А эта еще и улыбается, как будто ей в носу щекочут. У нас в Логрии Бог зубов не скалит, нет! Вот в нашем храме выставлен Христос во славе, сразу видно, не фитюлька, человек деловой, насупленный! Один проезжий солдатик, как узрел, сразу на колени пал и разрыдался. Одно, говорит, лицо — наш фельдфебель, вылитый, разве что без треуголки и трезвый…
Вот она сила искусства, как проняло человека! Мы ерундой не занимаемся, работаем руками и дело делаем! Может, купите венецианского бабца? Отдам недорого, а если поторгуемся, я еще и справные пассатижи впридачу от сердца оторву.
Не хотите, как хотите… Хлеб за брюхом не гоняется. Не будь вы таким понимающим человеком, я бы вас обложил. Но вы мне по нраву, я, хоть и старый хрыч, а молодость уважаю. Вон вы — чистый тополь тавридский, барышням такие нравятся, а одеты скромнее некуда и держитесь прилично. Не угас логрский дух в молодежи!
Как, вы не здешний? Вот те раз… А говорите чисто. Так как насчет пассатижей?
У, черт! Чтоб им провалиться, мерзавцам! Потом, потом, помогите собрать товар! Лягушку заводную уронили… Гос-споди! Скорей, за бочки, может пройдут, не заметят!
Чего вы заливаетесь? Плакать надо… Наш бургомистр, горлохват, не позволяет торговать с рук без письменного разрешения. Иди, говорит, в магистрат, получай бумажку. Как же, получишь! У чиновников руки с ящичком, а что я им поднесу? Кукиш с повидлом? Так и того нет… Вот и ходят патрули, гоняют нас, как гусей. Бабам проще, шмат ветчины за пазуху, барахлишко под юбку, и дефилируют по площади с легким видом. Поди чего докажи, может, у нее формы отроду такие обильные… Не щупать же…
Тяжко, юнкер. А вы чем промышляете? Путешественник… Бродяга по-нашему. Оно и видно, по, извиняюсь, одежде. И зачем это честному человеку без толку по дорогам колобродить… Путешественник…
Может, моя коза с такими же в путешествие отправилась. Лягушку отдай. Черт тебя, пройдоху, знает. А вещь хорошая, еще дочка моя с ней играла, износу ей нет!
Выгляни-ка, может, ушли стражники. Нет? Ну, пока всех перетрясут, мы здесь с тобой еще насидимся. И что это я… Шел бы ты отсюда добром, а то я рыжих на дух не переношу и вообще…
Так, значит, я первый человек, который с тобой в Далатте по душам заговорил? Скажите, пожалуйста!
