большевизму — и 13 апреля 1918 года погибнет от пушечного ядра в боях под Екатеринодаром.
Неформальный советский лидер Ираклий Георгиевич Церетели в сентябре в последний раз положит на алтарь соглашательства весь свой авторитет, всю свою харизму, все свои виртуозные способности к демагогическому маневрированию. Почти целый месяц он будет уговаривать созванное для разруливания кризиса власти Демократическое совещание, его президиум, бесчисленные собрания представителей партий и других представленных на совещании организаций проголосовать хоть за какую-нибудь формулу коалиционного правительства. А потом на переговорах в Зимнем дворце привычно сдаст Керенскому и кадетам даже эти престидижитаторские компромиссы.
Всё это, впрочем, как я уже сказал, для хода истории не будет иметь уже ровно никакого значения, и уже в конце сентября, словно поняв это (хотя, по официальной версии, отправившись на лечение), одна из самых ярких личностей в истории русской революции покинет Петроград, уехав в родную Грузию. В начале ноября, уже после большевистского переворота, он, правда, вернётся в столицу, создаст Союз защиты Учредительного собрания, а 5 января успеет даже на заседании Учредительного собрания выступить. Но всё это будет не более чем агония политического полутрупа. После разгона «Учредиловки» Церетели опять уедет в Грузию, станет там в мае 1918-го одним из организаторов Грузинской демократической республики, в январе 1919-го будет одним из руководителей Грузии на Парижской мирной конференции, в июле 1920-го поучаствует в международном конгрессе социалистических партий в Женеве, а после падения в 1921-м меньшевистского правительства в Грузии останется в эмиграции: до 1948 года во Франции, затем переедет в США, где доживёт до старости и скончается 20 мая 1959 года в возрасте 77 лет в Нью-Йорке.
Дольше всех будет цепляться за политический олимп символ русской революции, её краса и гордость Александр Фёдорович Керенский. Уже 25 октября, когда практически весь Петроград — кроме правительственной резиденции, Зимнего дворца — будет контролироваться большевистским Военно-революционным комитетом, министр-председатель и Верховный главнокомандующий покинет Зимний и помчится собирать хоть какие-нибудь силы на защиту «законной власти». Но всё, что ему удастся привлечь, — это семь казачьих сотен под командованием атамана П. Н. Краснова. А всё, что этим «силам» удастся сделать, — это взять Гатчину, потому как при дальнейшем движении на Петроград они будут распропагандированы большевиками и выдвинувшимися навстречу солдатами петроградского гарнизона и в очередной раз откажутся «стрелять в народ».
Но это будут лишь конвульсии. Реально Керенский перестал влиять на развитие событий сразу после принятия должности главковерха. И ушёл от руля истории в полное и неимоверно длительное политическое небытие. До июня 1918-го он ещё будет пытаться суетиться по российским городам и весям, но не сумеет собрать вокруг своей ещё совсем недавно верховной фигуры ровным счётом никого и уедет в эмиграцию.
Судьба подарит ему невероятно долгую жизнь (из российских политиков первого эшелона дольше проживут только двое из «большой сталинской тройки» — Молотов и Каганович, а третий, Маленков, недотянет до возраста Керенского всего 3 года; а из верховных правителей России за всю её историю Керенский — долгожитель-рекордсмен). Керенский — надо отдать ему должное — сумеет, находясь в политическом ауте, потрудиться на историю: напишет несколько книг о русской революции, в том числе два (английское и французское) издания ценнейших мемуаров, а также трёхтомную документальную публикацию о деятельности Временного правительства. Скончается, как и Церетели, в Нью-Йорке, но одиннадцатью годами позже, 11 июня 1970 года, в возрасте 89 лет.
Судьбу же революции вновь брал в свои руки её авангард — столичный пролетариат при поддержке столичного же гарнизона, их полномочный орган — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и сформированный им боевой штаб — Военно-революционный комитет.
Имелась в наличии и «такая партия», которая была готова принять на себя всю ответственность за судьбу страны и революции.
А возглавляли этот Совет и эту партию два героя революции: товарищи Троцкий и Ленин. Пришёл и их черёд крутить колесо истории.
XLI. Двуединая задача взятия власти
В сентябре 1917 года политическая инициатива в развитии революции была полностью и, как выяснится через несколько лет, окончательно, перехвачена партией большевиков и её лидерами — героями революции Лениным и Троцким. При этом, поскольку малый бифуркационный период ещё далеко не закончился, влияние конкретных действий конкретных людей на ход истории продолжало оставаться чрезвычайно высоким. Ленин и Троцкий как раз и были такими людьми.
Ситуация, впрочем, во многом и изменилась. Конкретных действий конкретных людей по-прежнему было достаточно для того, чтобы трясти ситуацию дальше. Но для того, чтобы стабилизировать её, для того, чтобы начать выведение системы из бифуркационного состояния, этих усилий было недостаточно. Требовалось наличие структур, которые могли бы обеспечить стабильное функционирование системы в её качественно новом состоянии. В отсутствие таких структур повторный срыв системы в бифуркацию был бы неизбежен.
«Позвольте! — воскликнет на этом месте мой внимательный читатель. — Ведь такие структуры уже были созданы!» И будет совершенно прав: были Советы — органы рабочего, крестьянского и солдатского представительства; была и партия, готовая принять на себя всю полноту ответственности за судьбу страны и революции, а также дать кадровое обеспечение новой власти. Это всё, конечно, так. Однако, следует иметь в виду, что вторая из этих структур — партия, — которая как раз и должна была цементировать изначально рыхлую систему Советов, обеспечивать необходимую жёсткость всей конструкции власти, в сентябре 1917 года сама представляла собой довольно- таки жалкое зрелище. Рассеянные после июльских событий, большевики только-только начинали приходить в себя. Стремительное ухудшение ситуации на фронте и в тылу плюс последовательная верность лозунгам немедленного мира, раздела помещичьих земель и рабочего контроля над производством приносили большевистской партии всё больше политических вистов. В процессе перевыборов большевики получали всё больше мест в Советах по всей стране, а в начале сентября получили большинство в авангардном органе первого этапа революции — Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, председателем которого 25 сентября был избран герой революции Троцкий. Но внутри самой партии — особенно в руководящих органах — продолжались беспримерные разброд и шатания. Единства позиций не было ни по одному сколько-нибудь принципиальному вопросу. А главное, в большевистском руководстве буйным цветом процветала нешуточная боязнь принятия всей полноты власти и ответственности за судьбу страны и революции.
Именно поэтому реализация лозунга «Большевики должны взять власть» представляла собой решение двуединой задачи: (1) свержение остатков существующей властной конфигурации и (2) консолидация несущей конструкции власти будущей — партии большевиков. Первую задачу решал Троцкий, вторую — Ленин.
XLII. И всё-таки «Есть такая партия!»
Парадокс ситуации в России в начале осени 1917 года заключался в том, что все наличные политические силы шарахались от реальной власти, как чёрт от ладана. Несмотря на знаменитое ленинское «Есть такая партия!», не были исключением и большевики. Казалось бы, после провала корниловщины и получения большинства в Петросовете вопрос взятия власти большевиками стал сугубо техническим. Да и сама партия шла к этому долгожданному моменту все без малого двадцать лет
