Он зажужжал о телеграмме американскому посольству в Бразилиа относительно неофициального запроса, страхуя своего босса от каких-либо обязательств и одновременно намекая, что какие-то действия будут предприняты. Он мне не понравился. Он был из тех людей, которые дважды в месяц стригут волосы: угодливый трутень, преданный пресс-агент, честолюбивый продажный умник. Государственная политическая система битком набита такими мужчинами и женщинами.
– ...или, если бы времени было больше, – продолжал помощник сенатора, – мы могли бы подумать о расследовании...
– Нам не нужно расследование, – вежливо перебил его Президент, наклоняясь вперед, словно ловя ухом какую-то ускользающую ноту, – нам нужно давление.
В комнате стало тихо. Потом сенатор и Президент переглянулись и кивнули. Каждый оценил реальные масштабы разговора, влияния и подоплеки. Они встали и пожали друг другу руки, покрытые старческими пятнами.
– Позвоните мне, если выберетесь этим летом на остров. – Президент дружески подмигнул сенатору. – Сыграем партию.
В коридоре Президент повернулся ко мне:
– Вы были слишком резки. Такие вещи делаются тонко.
– Мне следовало быть осмотрительнее.
– Вы полны желания добиться цели, – заметил он.
– Наверное.
Он спокойно смотрел на меня:
– Вас поэтому ко мне направили?
Я задумался над ответом.
– Вы хотели, чтобы вас ко мне направили? – спросил Президент прежде, чем я успел ответить.
– Нет, – сказал я. – Не хотел.
Я думал, что тут он что-нибудь скажет, но мы шли к машине молча. Тем не менее я взглянул на его лицо. Президент смотрел прямо перед собой, но в морщинках у его глаз появилась заметная складочка улыбки.
Мы не полетели регулярным рейсом на Нью-Йорк. Предания Корпорации гласили, что много лет назад в деловом полете Моррисон и Президент сидели в обычном салоне самолета, когда оторвался двигатель на крыле за иллюминатором Президента. Просто взял и отвалился. По рассказу Моррисона, Президент, смотревший в окно, видел, как это произошло. Он наблюдал за тем, как гигантский сверкающий турбореактивный двигатель падает, оторвав от крыла полосу металлической обшивки и оставив под крылом только исковерканное крепление. Президент посмотрел на часы, хладнокровно отметил время, повернулся к Моррисону и сказал:
– Если до сообщения капитана пройдет больше тридцати секунд, я больше никогда не буду летать.
Безымянный капитан сообщил об экстренной посадке только через четыре минуты, так что лимузин Президента доставил нас к «Метролайнеру», где мы прошли через таинственный боковой вход в задней части Юнион-Стейшн; минуя всех остальных пассажиров, стоявших за стеклянными дверями, мы попали прямо на платформу. Я догадался, что, конечно, «Амтрак» предусмотрел тайные входы для президентов, глав государств, крупных игроков. К тому времени, когда остальные начали посадку, мы уже заняли места.
– А почему не на вертолете? – спросил я. – Вы иногда им пользуетесь.
– Не люблю летать на них ночью, – объяснил Президент, морщась. – Большой риск. Вспомните, что случилось с сенатором Хайнцем и теми, кто работал на Трампа.
Мы устроились в полупустом вагоне с баром. Президент закурил и налил себе две мини-бутылочки шотландского виски, не разбавляя. Он дожидался этого целый день, и после первого глотка его лицо удовлетворенно размякло. Вокруг нас сидели другие пассажиры – в основном мужчины в костюмах. Некоторые пили и смеялись, другие негромко говорили что-то в телефоны, кое-кто смотрел в ноутбуки. В каждой группе я моментально находил лидера. Обычно он был самым старшим, и часто один из более молодых мужчин наблюдал за ним с пристальным вниманием. Такое иногда происходит среди мужчин. Столь многим из нас втайне отчаянно нужны отцы – даже когда мы достигаем среднего возраста. И часто мы находим их на работе.
– А мы действительно сможем заставить этих бразильских полковников не трогать наш чертов спутник? – спросил Президент.
Но, не дав мне времени на ответ, он пожал плечами. Это не имело значения. Кто-нибудь другой отыщет для Корпорации выход: я, Билз, Саманта, лоббисты, отдел по связям с общественностью – кто-то из нижестоящих. Президенту достаточно было только упомянуть о партии в гольф в разговоре с председателем сенатского Комитета по международным отношениям. Сейчас вся его работа, в сущности, заключалась именно в этом.
– Ну, Джек, расскажите мне о себе, – сказал Президент, ослабляя галстук и глядя в окно. – Кто вы, черт возьми, такой?
– Ну, – начал я, польщенный этим вопросом, – вы, наверное, знаете, что моя должность – вице- президент...
– Нет! Пожалуйста, не надо. Расскажите мне что-нибудь интересное, ради бога! – сказал Президент, помахав рукой. – Скажите, почему такой видный мужчина не женился снова.
Я повернулся к нему:
– Вы знаете о...
Он кивнул:
– Конечно.
– Вы знаете, что случилось с Лиз?
– Да. Мне сказали на следующий же день.
– На следующий день? – изумленно переспросил я.
– Я все еще кое-что знаю о том, что происходит в моей компании. – Он многозначительно улыбнулся. – Ну, так вернемся к моему вопросу: скажите, почему такой видный мужчина не женился снова.
– Не нашел подходящей женщины.
– Значит, у вас есть интрижки, – решил он. – Отличное старое слово «интрижки». Девица, комната в гостинице, сигарета у окна, закуски в номер.
Я попытался угадать, что в эту минуту делает Долорес. Может быть, укладывает Марию в кровать. А может – что-нибудь еще.
– У меня сейчас слишком много работы, – осмотрительно отозвался я.
– О, это не годится! – воскликнул Президент. – Жизнь коротка. Как-нибудь я изложу вам мою теорию интрижек. – Он негромко рассмеялся. – Как-нибудь. Однако я из вас ничего не могу вытянуть. Расскажите мне о вашем отце. Такие люди, как вы, любят говорить о своих отцах.
– Это неприятная тема.
Он поднял стакан и встряхнул виски, разглядывая его на свет.
– Почти все темы такие.
Выпивка привела его в приятное расположение духа, и ему хотелось, чтобы его развлекли. Позабавили. И я рассказал ему о моем отце, который уже больше двадцати пяти лет жил в одном и том же маленьком, обветшавшем, обшитом досками доме на севере штата Нью-Йорк – несчастный, склонный к самокопанию мужчина. Он не старался привлечь внимание посторонних к своему одиночеству и заброшенности, но эта аура окружала его, словно мешковатая куртка. Когда ему было двадцать лет, моя мать из-за аккуратного пробора в его волосах решила, что перед ней – мужчина с будущим. Так она мне рассказывала. Когда мне было четыре года, она попросила у моего отца развод.
– Она вышла замуж снова? – спросил Президент.
– Тут же.
Моя мать, рассказал я ему, была достаточно молодой, чтобы изменить свою жизнь. Она взяла меня с собой в большой дом своего нового мужа Гарри Маккоу, толстопузого мужчины, который безоговорочно
