– Счет будет слишком большим, – запротестовала она. – Правда. Он будет слишком большим, Джек.
В то самое утро, в тот самый момент у меня на депозитном счете было больше $ 79400. Но я не стал ей об этом говорить.
– А Мария разве не должна ходить в какую-нибудь школу или дошкольную группу? – спросил я. – В нашем районе много таких программ.
– Она могла бы, раза два в неделю, чтобы учиться общаться и читать, ну, вы знаете. Но на это тоже нужны деньги.
– Знаете что, запишите ее куда-нибудь, – сказал я. – Поблизости их найдется штук пять. Просто выберите ту, которая вам понравится, и пусть ходит.
Долорес взглянула на меня, а потом отвела глаза. Я решился и положил руку ей на плечо, чтобы посмотреть ей в лицо. Она не убрала моей руки.
– Вы не понимаете, Долорес. Деньги – не проблема. Счет
– Почему? Почему вы так говорите? – проговорила она, озадаченно морща лоб.
Тут мне вспомнилась Лиз в морге Медицинского пресвитерианского центра, ее плоть, серая, холодная и твердая. И я вспомнил об ее убийце Ройнелле Уилксе с новенькими долларами, засунутыми ему в рот.
– Почему, Долорес? – сказал я, открывая входную дверь, чтобы уйти. – Потому что счет уже давно оплачен.
Позже, у себя в кабинете, я вспомнил слова Гектора: «Раньше я собак боялся до одури, но теперь – нет. Если бы за это хорошо платили, то я нанялся бы их убивать», – и попросил Хелен связать меня с вице- президентом подразделения кабельного телевидения «Большое Яблоко», пятидесятилетним улыбчивым мужчиной по имени Гарри Джэнклоу, с которым я сталкивался на ежегодном собрании акционеров, представлявшем собой настоящую машину для облапошивания. Джэнклоу понимал, что ему уже не подняться выше, и при нашей первой встрече он всматривался в меня, пытаясь разглядеть качества, которых ему не хватало. По телефону я объяснил ему, что мне следует прислать личное дело одного из его работников, Гектора Салсинеса. Естественно, он захотел узнать зачем.
– Да так, ерунда, – пожаловался я. – У нас сейчас работают консультанты, которые проверяют, насколько хорошо в организации проходит информация. Не только важные сведения, но и мелочи. Они говорят, что мы слишком бюрократизировались, и хотят убирать подразделения. Моррисон сказал им, что они могут получить сведения о компании в течение суток.
– Он так сказал? Это же полное дерьмо.
– Да, но он так сказал. На собрании на прошлой неделе.
Я прекрасно понимал, что Джэнклоу понятия не имеет о том, что происходит на тридцать девятом этаже, – за исключением того, что читает в деловом разделе утренней газеты и что слышит от сплетников, часто в искаженном виде, когда новость успевает пройти через двадцать рук. Он находился слишком низко.
– А что еще там было? – спросил он.
– Всякие глупости. Типа полные сведения о продажах музыкальных записей в Южной Каролине за прошлую пятницу.
– Личные дела быстро получить невозможно.
Я услышал в голосе Джэнклоу неуверенность, он боялся согласиться на такое странное нарушение правил. Конечно, его не интересовал Гектор Салсинес – ему просто не хотелось неприятностей. Так что я закинул крючок глубже.
– И к тому же, – добавил я, – проверяют не только вас. Проверяют все подразделения. Моррисон хочет, чтобы я доложил ему, насколько быстро можно получить информацию. Он решил, что сможет выделить слабые звенья – я имею в виду, информационно слабые – и сильные.
– Понимаю, – отозвался Джэнклоу, радуясь полученным сведениям. – Так что он хотел?
– Они наугад выбрали имя из большого списка служащих. Тот тип открыл его, словно это телефонный справочник, и выбрал... сейчас еще раз проверю... да, вот, Гектора Салсинеса.
– И как быстро вам это нужно?
– Завтра утром.
– Нет проблем. Я скажу секретарше, чтобы дело вам переслали.
– Ладно.
– А что конкретно? Какую-то часть?
– Нет, просто все дело. Анкету, заполненную при поступлении, и что там еще окажется в личном деле этого Салсинеса.
– Считайте, что все сделано.
Я так и считал. Как и большинство людей, он должен угождать начальству.
В восемь часов я пошел в другое крыло нашего этажа: миссис Марш поливала цветок у себя на столе.
– Мне бы хотелось ненадолго увидеться с Президентом, – сказал я.
– Боюсь, что он занят, – мило проговорила она, словно не помнила нашего последнего разговора в прошлую пятницу. – У него встреча.
Я посмотрел на нее:
– Неужели?
– Он на переговорах.
На этот раз мне не хотелось говорить гадости.
– Я точно знаю, с кем именно у него встреча, и поэтому уверен, что мне можно с ним переговорить.
Миссис Марш выгнула брови:
– Я в этом сомневаюсь.
– Ему чистят ботинки.
Красные губы миссис Марш приоткрылись, и я воспользовался моментом, чтобы пройти мимо нее в кабинет Президента. Он сидел там, читая все тот же переплетенный томик Троллопа, а Робинсон чистил ему ботинки.
– Доброе утро, – поздоровался я. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
Президент повернул голову.
– Отлично! – воскликнул он так, словно это была его собственная идея. – Давайте поговорим. О чем? О чем угодно. Не знаю, как вам удалось пройти мимо миссис Марш. Наверное, она хорошего о вас мнения.
Робинсон встал, закончив чистку, и кивнул.
– Спасибо, Фредди.
Наверняка Робинсон помнил наш разговор в прошлую пятницу. Не глядя на меня, он ушел.
– Итак, – начал Президент.
Миссис Марш вошла в кабинет в своих удобных туфлях, посмотрела на меня с приторной вежливостью и положила перед Президентом какие-то бумаги.
– Это – согласие адвоката, – пояснила она свистящим шепотом, – надо подписать в трех местах... так... И письмо профессору Заксу...
– Тому историку?
– Да.
– Мы пожертвовали те книги, которые он просил?
– Да.
Президент посмотрел на меня:
– Поразительный тип. Двадцать лет назад я купил в Лондоне редкую книгу о парижских куртизанках восемнадцатого века – и он меня разыскал.
– Вот письмо с отказом мистеру Хитту, – тихо продолжила миссис Марш.
Она стояла рядом с Президентом в своей отбеленной блузке, от нее пахло мылом.
