было возвращаться на учебную базу, робот пересчитал контейнеры, набитые собранными колосками — ливень, конечно, был ему нипочем — и вперевалку подошел к манипулятору, в котором сидел посиневший от холода его хозяин-землец.
— П…почему ты не ответил на мой биовызов? — спросил Румо. Хотя у него зуб на зуб не попадал, он старался чтобы голос звучал строго: ведь с этим белковым истуканом ему предстоит работать долгие годы, каждые пять лет переходя с одного участка пшеницы на другой, определяемый игрой жребия — слепого случая. Не дай бог, если робот сразу почувствует в нем слабинку.
— Не слышал, — ответил белковый.
— Но я кричал.
— Дождь шумел, — пояснил белковый, разведя клешнями в стороны. — А что случилось?
— Случилось то, что твой хозяин промок, — строго сказал Румо.
— Прекратить дождь не в моих силах…
Румо с неприязнью посмотрел на плотную фигуру робота застывшего перед ним с идиотским видом.
— Но в твоих силах поднять верх у манипулятора, — произнес Румо.
Робот переступил с ноги на ногу.
— Справедливо, — согласился он и тут же, словно в насмешку, без всяких усилий натянул над Румо прозрачную перепонку.
«Сейчас же поставь на место», — хотел было крикнуть Румо но сдержался, опасаясь, что это будет выглядеть смешно. Он вытащил из мокрого кармана плоский шарик биопередатчика и принялся его рассматривать. Но как определишь по внешнему виду, исправен ли он. Разобрать передатчик имеет право только воспитатель, надо будет обратиться к нему вечером…
— Можно? — протянул клешню робот. Румо знал, что взгляд белкового в отличие от взгляда землеца или даже урбана способен проникать сквозь непроницаемые перегородки. Он дал передатчик роботу. Тот повертел его, сказал: — Да, передатчик неисправен, — но, возвращая, сжал шарик так, что он треснул.
Когда Румо вернулся на базу, его подняли на смех.
— Мокрая курица в упаковке! — такими словами приветствовал его воспитатель.
Румо объяснил, как было дело, но сам же вышел кругом виноватым.
— Белковый — машина, — поучал его воспитатель. — Он делает только то, что ты ему велишь. Твое дело — только отдавать команды. Ну а ежели ты и команду толком не умеешь отдать, то куда ты годишься?
В продолжение всего поучения белковый робот, который был с Румо, стоял рядом с безучастным видом.
— Но он поломал мой биопередатчик, — со слезами в голосе произнес Румо, показывая на робота.
— Разве тебе не известно, что за передатчик отвечает землец, а не его белковый? — строго сказал воспитатель.
Этот эпизод врезался в память Румо на всю жизнь. Разве можно забыть то унизительное чувство собственной беспомощности, с которым сидел он в открытом манипуляторе под дождем, не будучи в силах поднять верх, в то время как белковый спокойно занимался своим делом, не слыша (или делая вид, что не слышит) отчаянных криков своего хозяина?
И вообще, он, Румо, наверно, не такой, как все.
Других почему-то слушаются белковые роботы, а его нет.
Другие довольны судьбой землеца, а он нет.
Другие готовы с утра до ночи обсуждать агрономические тонкости выращивания пшеницы, а он предпочитает уединяться, чтобы без помех можно было мечтать о мегаполисе.
Среди других землецов Румо чувствует себя отщепенцем, белой вороной.
Но кто заронил в душу юного землеца мечту о мегаполисе?
Однажды в группе, где обучался Румо, появился новый землец. Как-то Румо, перемещаясь по коридору в своем манипуляторе, случайно уловил обрывок разговора, который вели между собой воспитатели. Румо догадался, что разговор идет о новичке, и, замедлив ход, навострил уши.
— Падший ангел, — сказал один воспитатель со скверной усмешкой.
— Он получил по заслугам, — пожал плечами другой.
А третий произнес и вовсе загадочные слова.
— Не исключено, что наша тихая обитель окажется для него лишь пересадочной станцией, — сказал он.
— Наша станция — тупик. Дальше ходу нет, — заметил первый воспитатель.
Третий покачал головой.
— Не скажи, — произнес он.
— Ты хочешь сказать, что его могут… — задохнулся второй.
— Вот именно, — сказал третий. — Только еще материал нужен для него. — И трое воспитателей умолкли, ожидая, пока землец скроется.
У Румо новичок пробудил жгучий интерес. Он был не такой, как все. Поступки его носили печать самостоятельности, с воспитателями он вступал в пререкания, что было вещью неслыханной, по крайней мере для Румо, а к обязанностям землеца относился без видимого энтузиазма.
В тот же день их учебные участки оказались рядом. Румо и новичок разговорились. Начали они осторожно и о вещах нейтральных — каждый не без основания опасался подвоха. Но постепенно, слово за слово, прониклись взаимным доверием.
— Нравится тебе быть землецом? — спросил новичок.
— Не знаю… — смутился Румо.
Новичок вздохнул.
— Знавал я и лучшие времена, — сказал он.
— Разве ты не землец? — осмелился спросить Румо.
Новичок покачал головой.
— Ты же видишь, — сказал он. — Приходится осваивать пшеницеведение и робототехнику с азов.
Хотя новичок выглядел юным, лицо его казалось усталым, а губы, когда он молчал, скорбно поджимались.
— Кто ты? — спросил Румо.
Новичок не спешил с ответом. Он сначала огляделся, пристально посмотрел на двух роботов, видимо, занятых своим делом, и лишь затем произнес вполголоса:
— Я — урбан.
В первую минуту Румо онемел. Впервые в жизни видел он живого урбана. Но затем в душе мальчика зашевелилось сомнение.
— Урбан? — переспросил он.
— Да! — подтвердил новичок.
— Но урбаны умеют ходить, а ты в манипуляторе.
Новичок дернулся на сиденье так, что манипулятор его покачнулся на гибких щупальцах.
— Раньше и я умел ходить, малыш… — сказал он.
Румо недоверчиво хмыкнул.
— Почему же сейчас не ходишь?
— У меня нет ног, — медленно сказал новичок. — Потерял в уличной стычке.
— Уличной? — недоуменно повторил Румо незнакомое слово.
— Эх ты, землец зеленый, — улыбнулся новый знакомый Румо. — Улица — это… Как бы тебе объяснить? Ты в горах бывал?
— Издали видел, — сказал Румо, не сводя с новичка жадного взгляда.
— Представь себе узкое горное ущелье. Ты идешь по нему… ну, перемещаешься в манике, а слева и справа вместо гор — дома.
