Сталин запомнил это и жестоко отомстил полякам в Катыни – через двадцать лет… Когда-то финны чрезвычайно огорчили Ленина и Сталина в 1918 году. Ленин дал Финляндии вольницу, полагая, что в Хельсинки точно так же, как в Питере, вот-вот случится переворот и финские товарищи возьмут власть и воссоединятся с Россией. Но финские товарищи промедлили, вели себя нерешительно. За это Ленин даже с досады назвал их «свинорылыми». А потом финны вообще разбили красных. Ничего, через двадцать лет Сталин и им отомстил. Чувствуя свою силу, он вел себя с Финляндией по-хамски, выдвигая одно унизительное требование за другим.
А уж в личном плане… Никого из тех, кто когда-то был сталинским начальником или дерзнул хоть однажды поспорить с его восточным величеством, самолюбивый горец не забыл. Никого. Не осталось в живых ни бывших начальников Сталина, ни тех, кто когда-то знал его отнюдь не великим Иосифом Грозным, а просто рядовым партийным чиновником, секретарем бумажного аппарата. Не осталось практически никого из тех, кто мог сказать Сталину «ты», а ведь таких людей в начале двадцатых было много, очень много.
Когда-то в 1924 году Зиновьев и Каменев спасли Сталина, которого, в соответствии с завещанием Ленина, на съезде хотели турнуть с поста Генсека. Если бы Каменев с Зиновьевым этого не сделали, сейчас фамилию Сталина знали б только историки, и была бы она ничем не знаменитее фамилии какого-нибудь Рудзутака. Сталин на том съезде сидел бледный и покорно ждал решения своей участи, пока эти двое расхваливали и защищали его перед съездом. Сталин зависел от них. И он им этого не забыл. Набравшись аппаратных сил, Сталин сначала удалил обоих со всех постов, а потом расстрелял. После их свержения с Олимпа власти не то Каменев, не то Зиновьев напомнил Сталину о том случае на съезде и спросил, знает ли Сталин, что такое благодарность. Сталин извлек изо рта трубку и сказал: «Знаю. Благодарность – это такое собачье чувство».
Низкорослый, сухорукий и рябой горец, неотесанный, грубый, злой, мстительный и невоспитанный, естественно, не привлекал женщин – они предпочитали ему холеных и образованных революционеров, выходцев из дворян с хорошими манерами. На такого, как Сталин, могла клюнуть по глупости только совсем уж малолетка, а потом, повзрослев и поняв, во что она вляпалась, развестись или застрелиться. Так оно и случилось – когда Сталину был почти сороковник, он женился на 17-летней дурочке, с которой был деспотичен и груб. Результат известен – повзрослев, она застрелилась, не в силах более выносить усатого упыря.
Терпеть этого домашнего тирана действительно было сложно. Когда его дочери было 10 месяцев, Сталин развлекался тем, что пускал младенцу дым от трубки в лицо. Девочка задыхалась и плакала. А Сталин смеялся.
Своего десятилетнего сына Сталин затерроризировал настолько, что тот сбегал из дома к Бухарину или Троцкому пересидеть какое-то время и говорил им:
– Мой папа – сумасшедший.
А нам из всего этого нужно усвоить только одно: перед сильными восточный человек Сталин лебезил, со слабыми был надменен и груб.
В 1940 году Сталин повел себя с Гитлером по-хамски.
Тот приезд Молотова в Берлин на переговоры не был обставлен пышно. Рядовые берлинцы не махали черной молотовской машине бумажными флажками, выстроившись вдоль тротуаров. Они, похоже, и не знали, что в столицу рейха прибыл высокий гость из Москвы. Переговоры были обставлены, как воровская сходка. И немудрено: паханы делили мир. И уже по одному только поведению сторон было понятно, кто здесь главный делильщик.
Гитлер принимает дорогого гостя на Вильгельмштрассе, показывает ему свой диплом почетного жителя Данцига (отобранного у Польши Гданьска), демонстрирует свои золотые запонки, трогательно сообщая, что они ему дороже, чем Железный крест (эти запонки подарила ему Ева Браун). Но разве можно разжалобить железного Молотова? Молотов, совершенно не заботясь ни о чувствах фюрера, ни о протоколе, ни о том, что перед ним стоит сам повелитель Европы, начал напористо засыпать фюрера десятками вопросов и требований. Один из соратников Гитлера, присутствовавший на переговорах, вспоминал: «С фюрером никто так раньше не разговаривал».
Позже Гитлер в беседе жаловался Муссолини: «Русские становятся все наглее… выдвигают все новые и новые требования». Не иначе, как Сталин выдвигал все более и более наглые требования от большого страха перед Гитлером…
Наши историки безосновательно утверждают, что Сталин боялся Гитлера. А я говорю, что все было наоборот: Гитлер боялся Сталина. И сам в этом признавался.
Бывший обергруппенфюрер СС, статс-секретарь имперского министерства иностранных дел барон Эрнст фон Вайцзеккер в своих воспоминаниях писал, что однажды застал Гитлера подавленным и растерянным.
– В чем дело, мой фюрер? – обратился к нему Вайцзеккер.
– Я боюсь в самое ближайшее время услышать оглушительный татарский смех, – печально сказал Гитлер.
И Сталин знал, что Гитлер его боится. Маршал Жуков в мемуарах приводит слова Сталина, сказанные им о немцах: «Они нас боятся».
Именно осенью 1940 года после тяжелых переговоров с обнаглевшим Сталиным Гитлер принял окончательное решение о нападении на Россию. А что ему еще оставалось? Ждать заточки в спину? Жить по принципу «ходи и оглядывайся»?
Если б Гитлер тогда «прогнулся», Сталин присоединился бы к Тройственному союзу (Германия, Италия, Япония) – такие планы у него были – и тогда СССР делил бы планету уже в составе фашистской коалиции. Но Гитлер не уступил. Поэтому в ноябре 1940 года торги по переделу мира зашли в тупик, а интересы двух диктаторов стали постепенно расходиться.
Ортодоксальные историки говорят: заключив договор с Гитлером и ведя с ним переговоры, Сталин хотел оттянуть войну и обезопасить СССР. Редкостная чушь. Ни о какой безопасности СССР речь на переговорах вообще не шла! Этот вопрос Сталина совершенно не интересовал. На переговорах звучали только и исключительно экспансионистские требования: дайте мне то и это и еще вон то… На переговорах воистину миролюбивый Сталин делил мир, а не заботился о безопасности своей страны.
Пока две империи торговались между собой, главный герой этой бесконечной главы, кавалергард его императорского величества со сказочно-андерсеновским именем Карл Густав, чья молодость, как и молодость Сталина, прошла в одной из этих империй, терпеливо ждал решения своей судьбы и судьбы своей страны. Он знал: Красная Армия может ударить со дня на день.
Но Сталин убийство Финляндии отложил. Потому что вскоре у него начались неприятности где-то в области мягкого подбрюшья – на Балканах.
Дело в том, что осенние переговоры с фюрером кончились ничем. Молотов оставил Гитлера в полном ступоре, тот не знал даже, что и сказать. Но после отлета Молотова Гитлер собрался с мыслями, вспомнил, что он тоже великий диктатор, что он захватил половину Европы и, в конце концов, имеет право проводить самостоятельную политику. Да, имеет!.. И не пугайте нас тут своими этими, у нас у самих такие же.
В общем, Гитлер решил со своим неблагодарным грузинским другом порвать. Тот оказался слишком нагл и подл даже по меркам Гитлера.
И вскоре к Маннергейму приехал начальник штаба немецких оккупационных войск в Норвегии полковник Бушенхаген и сочувственно сказал, что Германия не останется безучастной, если СССР опять нападет на маленькую Финляндию с ее большим никелем.
Немцев также вдруг заинтересовала Зимняя война, и они попросили финского начальника генштаба приехать к ним в Германию и рассказать им об этой войне во всех подробностях. Тот приехал и рассказал. А немецкий начальник Генштаба генерал Гальдер, взяв своего финского коллегу за пуговку, сказал, что Вторая мировая война – та же Первая. И как в Первой, так и во Второй финские солдаты должны сражаться плечом к плечу с немецкими. И не мешало бы финской армии ударить, в случае чего, на Ленинград.
Финский начальник генштаба эту идею резко отверг и сказал, что финнам чужой земли не надо ни пяди. И что так же считает финское правительство. Они не будут нападать на СССР. Но если Советский Союз нападет на Финляндию, финны будут зубами грызть краснопузую сволочь.
Отвлекаясь, скажу, что Европа не осуждала Маннергейма за сближение с Гитлером. Европейские лидеры скорее сочувствовали финнам, понимая, что Финляндии пришлось выбирать меньшее из двух зол.
