что она была близка к самоубийству – это вы знаете?
– Господи, ну, почему мы всегда должны отвечать за каких-то уродов… – всплеснула руками Самобрехова. – Школа бы и разбиралась…
– Я так понимаю, к сценаристу вопросов нету? – вставил Грош-Ценаев.
– Есть! – Савушкин метнул взгляд в его сторону. – Когда вы выписывали этот мучительно долгий монолог для ребенка, о чем вы думали – о размере гонорара?
– Я думал о психологической и художественной достоверности! – окрепшим голосом парировал сценарист. – И вам не понять, каких мук стоит каждое слово и как полностью приходилось проникаться болью этой девочки!
– Одни страдальцы собрались… – Савушкин повернулся к оператору. – И вы тоже – потерпевший на тех съемках?
– А мне чего: что сказали, то снимаю!
– Между прочим, мы получили письменное разрешение на съемки от ее матери, – вспомнила Самобрехова. – А почему сейчас такой интерес?
– Она была похищена, ее держали в подвале на цепи, возможно, убили, – мрачно ответил Савушкин.
В этот тягостный момент в помещение буквально влетел опер Андрей. В руках он держал кассету, которую подбросили на бордюр с запиской «В уголовный розыск».
– Интересное кино нам прислали… – радостно сообщил он. – Дежурный с проходной принес.
Андрей подошел к видеомагнитофону и, прежде чем присутствующие отреагировали, вставил ее внутрь.
– Ты чего делаешь? – встрепенулся Савушкин. – Сейчас рванет – такое кино будет!
– Все нормально!
Он взял пульт, но Кошкин перехватил, неожиданно кнопка включилась, вспыхнул экран.
– Да не бойтесь, криминалисты проверили, – успокоил Андрей. – Я сам уже посмотрел… «Девочка на цепи – 2» называется.
Эта была копия такого же послания Маши, как Варваре и Курбану.
Савушкин хмуро усмехнулся, увидев хулиганистую девушку, стал по привычке тереть свой нос… Кошкин же и Ряхин по-простому заржали. Оператор Саврас тоже за компанию усмехнулся, зато режиссеру и сценаристу было не до смеху. Когда запись закончилась, Самобрехова вскочила.
– Что это все значит?
– Это просто провокация! – поддакнул Грош– Ценаев, чутьем понимая, что грядет расплата.
– Успокойтесь, мы сами пока не знаем, где Мария, – сообщил Савушкин. – Андрей, откуда эта кассета?
– Я же сказал, у КПП на бордюр забора кто-то подбросил. Вот записочка: в уголовный розыск.
Тут зазвонил мобильный телефон у Белозерова.
– Тише! – прикрикнул он. – Да, Варвара… Что? Кассету подложили? Ага, послание от Маши. Обещала вернуться? Вот видите, хорошая какая новость. Да, принесите ее нам, вместе посмотрим! – Белозеров отключил телефон. – Такую же кассету сегодня подложили Варваре и Курбану.
– Можно еще раз включить? – попросила Самобрехова.
– Дерьмо вопрос!
Андрей отмотал на начало, включил на том месте, где Маша махнула приветственно рукой.
– Можно на «стоп-кадре»? Смотри, Саврас, это та самая цепь, которая у нас пропала.
– Она самая, – кивнул Саврас. – Родная…
– Я потом ее стоимость вычла из зарплаты директора, – припомнила Самобрехова. – Царапкина отвечала за реквизит.
– А где она сейчас? – спросил Савушкин.
– Цепь?
– Цепь – на экране… – усмехнулся Савушкин. – Директор!
– Директор умерла… Но цепь тут ни при чем… – поспешно ответила Самобрехова.
– Между прочим, господа сыщики, тот, кто украл цепь, тот похитил и девушку! – вдруг не без торжества объявил Грош-Ценаев.
– Вы правы, господин сочинитель, – согласился Савушкин. – Если и не похитил, то имеет отношение к ее исчезновению! А отношение как раз имеют все те, кто был на съемочной площадке! Но цепь могли и продать как своего рода раритет вашего знаменитого фильма.
– А скажите, сохранился ли исходный видеосъемочный материал? – поинтересовался Белозеров.
– Понятия не имею, – пожала плечами Самобрехова. – Все – в архиве канала.
– Сохранились! – объявил Кошкин и вытащил из папки бытовую видеокассету. – Вот все, что снято по этому эпизоду.
– Откуда? – изумился Белозеров.
– Мы, Кошкины, всегда умели находить общий язык с людьми…
Он вытащил послание от Маши и вставил новую кассету. Это был исходный, рабочий материал для монтажа: один за другим бесконечные дубли сидящей на полу Маши, палача в красном балахоне и капюшоне… Камера елозит по подвалу, захватывая Самобрехову. Она бросает резкий взгляд на оператора: «Ну, кто ж так снимает!»
Савушкин не удерживается от реплики:
– Зато мы сейчас всех тут увидим…
Промелькнула и Варвара. Кошкин остановил кадр: Шпонка со спесивым видом наблюдает за съемками, ухмыляется…
– Давай дальше! – распорядился Белозеров.
На съемочную площадку выплыла Самобрехова, подошла к Маше: «Стоп, стоп, стоп. Опять ты путаешь слова! Никакой отсебятины. Ты должна ныть и плакать по-настоящему. – Она повернулась к Варваре. – Мамаша, может, ремешком угостишь, чтобы получилось естественно?»
Варвара усмехается: «За отдельную плату!»
Самобрехова. «Мы можем и другую девочку подыскать. Ты что – никогда не плакала?»
Маша. «Никогда!»
Самобрехова. «Ну, давай, Машенька, постарайся… Ты же умница!»
Варвара. «Ну, хватит выпендриваться! Столько людей собралось из-за тебя! Плакать она у нас разучилась!»
Варвара подходит к Маше и неожиданно отвешивает ей легкую пощечину.
Маша. «Фашистка!» На глазах у нее слезы.
Самобрехова. «Вот так уже лучше! Мотор!»
Слышен голос оператора за кадром. «Я не выключал».
Самобрехова. «Где свет, черт побери!»
Мимо камеры торопливо пробежал парень. Вспыхнул свет.
Самобрехова. «Работаем! Мотор!»
Маша всхлипывает. «Папочка, миленький, спаси меня. Пожалуйста, отдай им эти деньги. Они хотят меня убить!»
– Вот и все, – сказал Кошкин и выключил магнитофон.
– А вы, оказывается, истязали ребенка! – жестко произнес Белозеров.
– Ну, не надо, а? – заюлила Самобрехова. – Сами видели, кто ударил!
– А ремнем выпороть кто просил?
– Ну, это для красного словца.
– Или красного от побоев лица? – Белозеров даже подался вперед.
– Кстати, что это за парень промелькнул? – спросил Савушкин.
– Инженер по свету. Он уволился после съемок, – хмуро ответила Самобрехова.
– Вот он, скорей всего, и свинтил эту цепь, – вставил оператор.
– Как его фамилия? – спросил Савушкин.
– Какая-то такая фамилия, типа писателя дореволюционного, – сморщил лоб Саврас. – Некрасов…
