Пушкин…
– Да нет, нет, какой Пушкин… Типа Герцена, – заметила Самобрехова.
– Огарев? – подсказал Савушкин, вспомнив титры.
– Во, точно! Его Серегой звали… – радостно кивнул Саврас.
– Надо его найти, – подытожил воспоминания Савушкин.
Кошкин и Савушкин подъехали к автосервису, занюханному донельзя, с покосившейся вывеской. Стали издали наблюдать за двумя закопченными слесарями, которые лениво откручивали колеса.
Савушкин, зевнув, спросил:
– Ну, и кто из них Гриша Хлопухин, который гавкал на нашу Машу?
– Угадай.
– Вероятность – 99 процентов, вон тот, с угловатым черепом.
– Не угадал, – обрадовался Кошкин. – Как раз вот второй, с большими ушами.
– Зови! – лениво (видно, передалось от слесарей) сказал Савушкин и отошел в сторону.
Кошкин, приняв приблатненный вид, подошел вразвалочку.
– Привет, мужики! Ты Гриша?
– Ну, я, – повернул голову Хлопухин.
– На пару минуток тебя можно, обговорить, проблемка с машинкой.
Вдвоем подошли к Савушкину.
– Я зам начальника убойного отдела – Савушкин, – сурово назвал себя Никита. – Ты в курсе, что без вести пропала твоя подружка?
– Какая подружка? – удивленно спросил Хлопухин.
– Маша Лихолетова!
– Да какая она мне подружка? – сказал Хлопухин, показывая на свое одеяние – Такие, как я, рядом не стоят.
– Так ты ж ее всегда с радостью облаивал при встрече! – напомнил Савушкин.
Хлопухин покраснел.
– Ну, дурак был. Ну, чисто, как клоун… А пацаны ржали… Я после школы ее больше и не видел.
– А если б увидел, снова загавкал? – проникновенно поинтересовался Савушкин.
– Да ну, скажете! В сторону бы ушел…
– Если увидишь ее случайно – нам позвони. Вот телефон.
Савушкин сунул карточку. Хлопухин кивнул:
– Хорошо. Но вряд ли встречу. Они здесь не ходят.
Савушкин закрылся в кабинете, еще раз отсмотрел обе «серии» «Девочки на цепи» и надолго задумался. Потом снял с гвоздя настенный календарь за позапрошлый год. Оборотная сторона каждой страницы была глянцево-белоснежной, как кожа девочки-альбиноса. Никита взял фломастеры и стал чертить на этой «коже» круги, стрелы, квадратики и прочую геометрию… Затем из-под его руки неожиданно появилась фигурка Маши в полосатом платьице. Никита пририсовал к девочке цепочку. Другой же конец ее был свободным, пока ни к чему не прикрепленным. Рядом, как профили классиков марксизма, возникли из- под фломастера лики Варвары, Курбана, Романа, сценариста… Все профили на удивление получились очень похожими. В завершение Никита нарисовал черный профиль неизвестного человека. И к нему дотянул Машину цепочку…
Его криминалистические художества прервал стук в дверь. Никита открыл. На пороге стоял Андрей Ряхин.
– Товарищ майор! – объявил он уставным голосом. – Бывший инженер света Огарев найден и доставлен!
В кабинет вошел, слегка оттолкнув с порога Ряхина, парень лет двадцати пяти подчеркнуто мужской красоты.
– Спасибо, Ряхин, свободен.
Не дожидаясь разрешения, Огарев сел с независимым видом, закинул ногу на ногу. Насмешливо посмотрел на Савушкина.
– Как бы надо спрашивать разрешения сесть, – холодно заметил Савушкин.
– Как бы надо спрашивать мое желание сидеть здесь, – тем же тоном ответил Огарев.
– Ладно, вижу, парень ты конкретный, поэтому будем без экивоков… и сантиментов.
– Чего? – прищурился Огарев.
– Экивоков… Честно, я сам не знаю, что это такое. А сантименты – это сентиментальные менты. Короче, придурки… Скажи мне честно: ты цепь спер после съемок фильма «Девочка на цепи»?
– А на кой хрен она сдалась мне, товарищ командир? – недоуменно спросил Огарев. – На унитаз вешать? Так где ж сейчас найдешь такие унитазы?
– А чтоб продолжение снять…
– Я после того кино осветителем больше не работал. Знаете, что случилось после выхода того фильма? – Огарев подался вперед. – Эту девчоночку, Машу, буквально затравили.
– А ты откуда знаешь?
– Да оказалось, что мы в одной школе учились. После съемок я ее случайно в школьном коридоре встретил. Она, кажется, в пятом была, а я – в одиннадцатом, подрабатывал тогда инженером по свету в кинокомпании.
– Ты знаешь, что она пропала? – Савушкин пристально посмотрел на Огарева.
– А кто этого не знает? Весь город уже знает… Говорят, какой-то маньяк на цепи ее держал?
– Да, похоже, на той самой…
– Кошмар… – Огарев перекрестился. – Она жива – неизвестно?
– Неизвестно. А не могла Маша в качестве сувенира эту цепочку прибрать?
– Нет… Она сразу ушла после съемок. А цепь эта… кажется, в общий реквизит ее бросили…
– Спасибо… Если что вспомнишь, позвони.
Савушкин протянул листок с телефоном.
Огарев небрежно сунул его в карман джинсов, пружинисто встал и молча вышел, не оглядываясь.
Хлопухин уже второй день находился под впечатлением от встречи с сыщиками. Он чувствовал смутную опасность, которую не мог мысленно оформить. В общем, крутились подозрения, что его могут привлечь за то, что он гавкал на исчезнувшую Машку. Самое страшное – это если на суде потребуют, чтобы он показал, как он лаял. Кажется, это называлось «следственный эксперимент»…
С этими дурными мыслями Гриша поднялся на свой этаж, подошел к двери. И тут же увидел прислоненный к ней объемный конверт с надписью типографским шрифтом: «Грише Хлопухину». Оглянувшись, он поднял конверт, вошел в квартиру. На кухне сразу открыл его. Из конверта выпал фрагмент цепочки, очень похожей на ту, которой была прикована Маша в фильме. Хлопухин вслух посчитал количество звеньев.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть…
Он примерил на руку. Но для браслета не хватило длины.
– Ни туда ни сюда…
Почесав затылок, он снял трубку телефона, набрал номер Савушкина.
– Никита Алексеевич! Это Хлопухин! Тот самый. Мне конверт подложили под дверью, с моей фамилией. А там цепочка. Кусочек… Шесть звеньев. Принести показать? Хорошо, принесу…
Он положил трубку, задумчиво посмотрел на черные ногти, потом вскочил, прошел в ванную, схватил
