отреагировал той же фразой.
– Вы опередили меня, я должен заявить вам протест по поводу такого обезьянничества.
– Странно как-то все получается, вы что – читаете мысли? – спросил я.
– Ни в коем разе. Смею утверждать, что и вас можно обвинить в этом...
Пат посапывала. Она впервые летела на самолете и до того измучилась, истосковалась по свободе, что только в металлическом цилиндре на десяти тысячах над морем чувствовала себя в полной безопасности.
Мы с соседом умудренно покачали головами – совсем дитя. Знал бы этот старый дуралей, сколько сил мне стоило, чтобы вытащить ее из той клоаки!
Мы познакомились.
Я ограничился именем, а сосед представился-проанкетировался:
– Доктор филологии, профессор Чернорижский Глеб Сергеевич.
– Какая редкость среди этой публики... И в какой области вы специализируетесь?
– Сейчас занимаюсь детективами и авантюрными романами.
Я удивился.
– Неужели такая низкопробщина является предметом исследования науки?
– Да что вы, молодой человек! Никогда литературоведение не занималось мутными потоками всей этой чепухи. Хотя кое-кто из моих коллег и пытается выловить в них золотую рыбку. Настоящая литература так же отличается от этих «бестселлеров», как изысканная кухня от общепита.
– Так вы только что сами сказали, что занимаетесь детективами и авантюрными романами.
– Сказал – потому что, к моему стыду, их пишу. Настоящая литература, тем более наука о ней, сейчас никому не нужна. За исключением, может, немногих писателей.
– Вы пишете с отвращением? – поинтересовался я.
Передо мной сидел человек, воплощающий трагизм эпохи, персонаж, изодранный страстями и в конце концов тайно продавший свои убеждения за гонорар. Что у него творилось в душе? Наверное, то же, что и у монашки, сладострастно и с ужасом занимающейся тайной проституцией.
Чернорижский загадочно усмехнулся.
– И вы знаете, Володя, это оказалось увлекательным делом. Я привык работать по пятнадцать часов в сутки. Но за мою научную работу перестали платить, это никому не надо. Образовался вакуум, время потеряло цену, появился его избыток, к лекциям готовиться практически не надо, я помню их наизусть. Жена меня безустанно пилила, и вот я решился на такой «подвиг». В течение месяца я прочитал ворох покетбуков, изучил тайные пружинки подобного жанра и даже сделал наброски статьи на эту тему. Главное, я определил основные психофизиологические и чисто подсознательные аспекты влияния подобной литературы на мозг читателя. То есть какие факторы определяют успех или неудачу детектива. Еще немного времени ушло на то, чтобы с помощью компьютерной программы определить основные схемы построения произведения... Я издал одну детективную книжку, потом вторую, третью. Никто из моих коллег и, тем более студентов, об этом моем поприще и не догадывается: я пишу под псевдонимом Евгений Крамер. Но вам это говорю под большим секретом.
– А может, зря скрываете? Даю гарантию – молодое поколение, ученики вас поймут и оценят вашу многогранность.
– Какая, к черту, многогранность! Мои рафинированные мальчики и девочки, утонченные интеллектуалы, придут в ужас и будут меня презирать. – Чернорижский усмехнулся. – Представляю, что будет, если они прочитают хотя бы пару сцен, где крутые ребята подменяют двойником директора ФСБ или организуют ложное покушение на президента страны. Хотя, возможно, они оценят постельные сцены...
– У вас богатая фантазия. Дадите что-нибудь почитать из своего?
– Дам... – не очень охотно отреагировал Глеб Сергеевич. – К сожалению, никто не интересуется моими главными трудами. Я ведь доктор наук, членкор Российской академии наук, нескольких зарубежных академий.
И он с треском провел ногтями по отросшей щетине.
– Не грустите, профессор. Может, именно как автор детективов вы и останетесь в благодарной памяти потомков. Кстати, у меня был знакомый профессор, Святозаров. Он преподавал экономику социализма. А когда начались перемены и его наука оказалась нежизненной, он ушел бомжевать. Он попал в сложную ситуацию, жена продала квартиру и удрала с любовником в Америку. Он ночевал где придется, подрабатывал грузчиком в универсаме – как бы наложил на себя епитимью.
– Многие люди науки потерпели крах. Но, я вам скажу, все, кто проповедовал или, так сказать, практически осуществлял «коммунизм», выплыли, сделав крен в другую сторону. Хуже всех, как ни странно, живут те, кто всегда был вне идеологии: ядерщики, физики, математики... И я прозябал, пока не придумал новую забаву – писать «дюдики». Никогда не думал, что стану автором подобной муры. Кстати, мне пришлось попутно собирать новые слова, эти жуткие выражения, жаргонизмы; я, может, составлю словарь. Между прочим, слова, как и люди, могут рождаться уродами. Особенно часто – в уродливые времена. Революционный «новояз»... И вот теперь я тоже участвую в изнасиловании русского языка. Главный редактор советует мне побольше трупов, грязи, секса и уголовного жаргона. И я суетливо запроституировал... Хе-хе. Но зато теперь я могу позволить себе поехать, как сейчас говорят, «оттянуться». И не жалею. Жену отправил отдохнуть во Францию... Как вам Таиланд? Удивительная страна! В ней столько же экзотики, как и мира, спокойствия, согласия и буддистского рационализма. Я даже не знаю, как мне использовать все эти разноцветные впечатления для крутого боевика.
И тут меня будто потянули за язык.
– Я могу дать вам материал для сюжета.
– С удовольствием. Кстати, вы так ничего о себе не рассказали. Впрочем, я не даю вам даже открыть рта.
Нельзя сказать, что профессор был неплохим слушателем. Он сначала с трудом осваивал превратности моей судьбы, видно, пытался примерить на себя эти малопонятные зигзаги. В его жизни, вероятно, все было запланировано на годы вперед. Поступление в университет, аспирантура, научные статьи, кандидатская, докторская, коллоквиумы, конференции, семинары, принципы народности, партийности, доступности и непрошибаемости. Теория научного наслаждения искусством социалистического реализма.
Профессор кивал, и я позволил себе отвлечься вопросом:
– Глеб Сергеевич, все хотел уточнить, на чем вы специализировались?
– Не вдаваясь в подробности – это традиции русской и советской батальной литературы в творчестве Толстого, Шолохова, Фадеева, Казакевича, Симонова и других.
Я поблагодарил и продолжил рассказ. Пат сладко причмокивала во сне. Бог знает, что ей снилось. Я погладил черную головку, она во сне благодарно прижалась ко мне.
Профессор с восторгом выслушал историю о том, как я отказался принимать вторую присягу в украинских погранвойсках: «Есть еще настоящие офицеры!» Он плакал, когда я рассказывал, как умирал в полицейских застенках мой друг Валера Скоков, а я ничем не мог ему помочь. Он потирал руки, слушая истории всех моих побегов из недружественных лап полицейских Молдовы, укрепрайона чеченских бандитов и прочее. Мы уже подлетали к Москве, когда я тихо поведал о том, как мне сделали пластическую операцию. И тут, кажется, запас его прочности исчерпался, но не только прочности – и доверия тоже.
– Не ищите шрамы на моем лице. Все они сосредоточены в других местах. И, поверьте, их предостаточно.
– А что было дальше? – тихо спросил Чернорижский.
– А дальше – у меня никого не осталось во всем мире, кроме этого маленького существа.
Я погладил Пат по щеке, она тут же открыла глаза и спросила по-русски с трогательным акцентом:
– Приехали?
Мы летели всю ночь, догоняя утро. И не догнали, приземлившись только в полдень. Я помог Паттайе облачиться в пуховую куртку, купленную перед отлетом (на вторую, для меня, не хватило денег). Через «трубу» прошли в здание аэропорта.
Профессор попрощался со мной и протянул визитку.
– Мне бы очень хотелось встретиться с вами и услышать продолжение вашей истории. Позвоните, пожалуйста, если будет желание, и назначьте встречу на любое время.
