спрыгивал в траншею и орал оттуда:
– Ваше счастье, что наш герцог приказал щадить вас! А то бы…
И это «приказал щадить» в устах простого солдата действовало еще лучше герцогских писем.
Но самый тяжкий удар грянул, когда под стенами появился Сумгава. Многие видели, как он обходил лагерь марайцев пешком, ибо настоятелю монастыря Водяной Лилии не пристало утомлять лошадь, которая в прошлой жизни, возможно, была человеческим существом. Настоятеля сопровождал Гухар, тоже пеший – герцогского коня вели в поводу слуги, – и всем было видно, что Сумгава не пленник Гухара, а почетный и желанный гость в лагере марайцев. В тот же день на город посыпались письма, подписанные уже не герцогом, а Сумгавой.
«К чему продолжать ненужную войну между единоверцами?» – вот был их лейтмотив. О Барини опять не было сказано ни слова. О Барини, своем благодетеле, Сумгава «забыл». А у защитников города, скучающих, сомневающихся, надеющихся, осталась лишь одна причина для продолжения кровопролития: князь и данная ему присяга.
Экий пустяк!
Все чаще и чаще Барини ловил на себе косые взгляды горожан, моментально сменявшиеся показным безразличием или даже фальшивым энтузиазмом, когда глядящий видел, что замечен, – и это было противнее всего. Верность хранили выдвиженцы, поднятые князем с низов и всем ему обязанные, – этим некуда было податься, да еще кучка мелких дворян, служащих из чести. На них можно было надеяться… а еще на чудо. Бывают же в жизни чудеса, не имеющие отношения к деятельности дьявола Отто! Сколько отмечено прецедентов, когда правителя губило или, наоборот, спасало вмешательство никем заранее не просчитанного случая! История, что земная, что эта, полна подобных россказней – не могут же все они быть враньем! Жизнь состоит из полос, и любая черная полоса имеет свою ширину. Горячий и нетерпеливый погибнет, а мудрый и стойкий дождется смены полос. Еще и сам поторопит эту смену.
Однако убийцы, засланные в марайский лагерь устранить Гухара – приказать убить также и Сумгаву Барини не решился, – не достигли цели…
У писцов, занятых перепиской листовок, что повелением князя расклеивались на стенах домов для контрпропаганды, отваливались руки. Гухар лжет, кричали листовки. Война кормит войну – у горожан отберут последнее, стоит им поверить Гухару. Негодяй лишь прикидывается, будто воспринял учение Гамы, на самом же деле он опоил почтенного Сумгаву и имеет наглость говорить от его имени. Если Гухару будет выгодно, он примирится с Империей, и что тогда ждет унганцев? Леса растут повсеместно, проблем с дровами для костров не будет…
Листовки напоминали забывчивым о гарнизоне Ар-Магора, подло вырезанном – кем, ась? Марайцами! И несомненно, по приказу герцога. Можно ли верить подлецу?
Для неграмотных тексты листовок читали на площадях. Барини, самолично сочинявшему тексты, хотелось верить, что контрпропаганда действует, а так ли это было на самом деле – кто знает? Может быть, она не приносила никакой пользы. А может быть, без нее гарнизон Марбакау уже распахнул бы ворота перед завоевателями.
А как повела бы себя Лави? Изверилась бы в повелителе и предала?
Наверное. Что стоит графский титул, если это пустой звук? Выскочка без роду, без земель, без сильного покровителя… Ату ее!
Оказаться в положении гонимой, принять мученический венец? Это было не для Лави. Предала бы, конечно, притом найдя резонное обоснование: разлюбила-де.
И это было бы правдой.
Барини размашисто вошел в покои наследника. Уже несколько дней Атти по княжьему приказу не покидал дворца, и воспитатели, с каждым днем все более растерянные, старались занять тринадцатилетнего княжича тихими играми и чтением книг. Если бы не малый фехтовальный зал, соседствующий с личными комнатами наследника, княжич мучился бы несказанно.
Сейчас оттуда доносились топот, уханье и звон клинков. Учитель фехтования, невысокий подвижный крепыш, немногим превышал в росте сильно вымахавшего за последний год Атти, и клинки их были равной длины, но княжич уже запыхался, в то время как учитель, легко отбивая его петушиные наскоки, втолковывал ровным и звучным, не лишенным интонационных пауз голосом:
– Держите корпус прямее, ваше высочество, не сутультесь и, во имя всего святого, ни на миг не забывайте о защите. Пригибаясь во время атаки, вы рискуете получить рубящий удар по спине. Так… Так… Парирую. Теперь вы открыты и пропускаете колющий удар. Запомните: палашом можно не только рубить сплеча, им часто удобнее колоть, особенно когда противник этого не ждет. Для этого нужно мгновенно перейти в позицию «скорпион» или, еще лучше, «травяная змея». Нет, не так. Надо быстрее, к тому же вы неверно выбрали момент. Любой дурак-кавалерист умеет рубить, тут большого ума не надо, но лишь немногие владеют благородным оружием так, как оно того заслуживает. Попробуем. Внимание, сейчас я буду изображать тупого рубаку. Нападаю! Где ваша защита? Вы упустили момент для контратаки. И еще один момент упущен, и еще… Готово: вы – княжич! – зарублены, и безмозглая деревенщина торжествует победу над вами. Теперь атакуйте вы. Так… Так… Вижу, вы чересчур разозлились. Напрасно. Стройте какие угодно рожи, оскорбляйте противника, чтобы заставить его разгорячиться, но свою голову держите холодной… Посредственно. Сейчас я нарочно допустил две помарки, а вы ими не воспользовались. Еще раз – медленно! Показываю… Стоп! Вот первый момент. Как надо было ударить? Нет, не так! Я заколот, но и вам тоже досталось. Резче идите на противника! Пусть он опомнится не раньше, чем ваш палаш войдет в его брюхо… Нет, не по гарду! Против вас человек, а не шестирог, ему хватит пяди железа в кишках, и он больше не доставит вам хлопот, а вы не повар, чтобы нанизывать мясо на вертел. Укололи – мгновенно выдернули с поворотом, и все внимание другим противникам…
Запястья учителя фехтования были неутомимы, палаш плясал в его руке, как вязальная спица. Рапиру бы ему, подумал Барини. Стало даже жаль, что здесь до них еще не додумались. Но и с палашом, годным, по мнению профанов, исключительно для кавалерийской рубки, учитель вытворял невероятное. Княжич прыгал, хакал и махал тупым клинком, как заведенный. Потом выдохся и, отступив на шаг, потянул через голову маску с наплечниками. Заметив отца, небрежно поклонился, стараясь придать себе бравый вид. Взъерошенный цыпленок тщился казаться орлом. Ну-ну.
– Как успехи его высочества? – спросил Барини.
– Годам к шестнадцати его высочество станет опасным противником, – с поклоном ответствовал учитель. – Если вашей светлости угодно знать мое мнение, то я бы посоветовал укрепляющую гимнастику для ног, плеч и особенно запястий. Выносливость его высочества также оставляет желать много лучшего. Полезны продолжительные верховые прогулки без седла, регулярные подъемы в горы, борьба, кулачный бой, стрельба из лука…
Он не был царедворцем, этот учитель, иначе не допустил бы бестактности. Ну какие верховые прогулки и подъемы в горы, когда город обложен со всех сторон! И с кем юный княжич будет бороться и драться на кулачки – с придворными, что ли? Во дворец не допускаются посторонние, и колледж для отпрысков знатных фамилий закрыт. Усилиями Барини дворец стал худо-бедно напоминать первоначальный архитектурный замысел трехвековой давности – цитадель внутри городских стен, последний рубеж обороны на случай вражеского нашествия и надежное убежище на случай бунта горожан. Расчищен ров, широкие окна заложены кирпичом и превращены в бойницы, срублены деревья во дворе, подходы худо-бедно можно держать под контролем. Разумеется, всякому дураку понятно, что ныне дворец не выдержит и одного дня осады, но день – это иногда очень и очень много.
– Хорошо, – сказал Барини. – Я доволен вами, фьер Чама. На сегодня занятия окончены, ступайте.
Учитель, поклонившись, вышел, а княжич стал наносить выпады, поражая воздух. Уже отдохнул и так же быстро устанет. У мальчишек теоретически вся жизнь впереди, а их хватает только на короткие дистанции.
– Ну хватит, хватит, – проворчал Барини, и Атти немедленно перешел в наступление против него. – Хватит, я сказал!
– Защищайся! – кричал Атти. Наедине с отцом ему разрешалось забывать об условностях. – Бери палаш, парируй! Нападай! А я вот так!.. Что, досталось?.. Это только задаток, сейчас получишь сполна…
Легко уйдя от удара, грузный князь перехватил железной рукой запястье наследника. Атти ойкнул и выронил палаш.
