Звонит телефон. Мальвина берет трубку.
Плиз спик инглиш. Оу, уи! Авек гран плезир. Абсолютман! Гран мерси.
Краснов. Кто? Что сказал?
Мальвина. Генерал де Голль, поздравляет вас с победой, Александр Федорович, и сравнивает ее с обороной Фермопил.
Керенский. Вот именно!
Звонит телефон.
Если Мао Цзэдун, веди себя вежливо, но сдержанно.
Мальвина. Как вы сказали? Уот? Сэнк ю, Сэнк ю, оф коре.
Раиса Семеновна. Ну что ты молчишь?
Мальвина. Так, пустяки, Исландия. (Тут же снова тянет руку к телефону.) Йес. Ху из спикинг? Ой, извините… одну секундочку. Ой, что я наделала? Это из Кремля. Сам, по-моему.
Все подаются назад. Керенский берет трубку.
Керенский. Да, я вас слушаю. Да, это Керенский у аппарата. Нет, я не узурпирую никакую власть. Какое Политбюро? А, ваше Политбюро? И что же? Нет, я не советую вам полагаться на милицию и внутренние войска в Петрограде. Город под нашим контролем. Какая стратегическая авиация? Какая бомба? Вы не сошли с ума?
И тут голос Брежнева вырывается из телефона, словно мы начинаем слушать вместе с Керенским.
Голос Брежнева. Нам нелегко было прийти к такому решению. Однако мы единогласно проголосовали на Политбюро о нанесении бомбового ракетного удара по городу героев. (Голос Брежнева срывается, он всхлипывает.) По городу победившего Октября, по городу Ленина… К счастью, мне тут сообщили, что в нашей державе еще осталось более ста различных городов, и мы устроим конкурс – социалистическое соревнование, победитель которого получит название Ленинград.
Слышны короткие гудки.
Входят Коган с Нетудыхатой, которые вносят новый портрет, и Коган лезет на стул. Оказывается, что это – портрет Дарвина.
Их никто не останавливает.
Немая сцена.
Раиса Семеновна. Они не посмеют…
Колобок. Они все посмеют…
Снова тишина.
Антипенко тащит портрет Брежнева и старается оттеснить Когана с портретом Дарвина в сторону.
Колобок. Надо, чтобы люди в бомбоубежища бежали.
Керенский. Если посмеют, то никто не добежит до бомбоубежища.
Все стоят и ждут.
Занавес
За закрытым занавесом слышен телефонный звонок. Один раз, два, три…
Занавес раскрывается.
Все ждут, пока Керенский возьмет трубку.
Керенский. Я слушаю.
Он долго молчит, слушает то, что ему говорят в трубку, и люди непроизвольно стягиваются к аппарату, чтобы услышать хоть слово.
Спасибо.
Он вешает трубку и, оборачиваясь к стене, делает знак, чтобы Коган вешал портрет Дарвина.
Стратегическая авиация отказалась уничтожить наш город. По нашим сведениям, коммунистическая партия приняла решение уйти в подполье.
Керенский проводит рукой по лбу, будто пытается собраться с мыслями.
В комнате поднимается шум. Громче всех кричит Антипенко. Он подает Когану портрет Чарльза Дарвина.
Антипенко. Да прямее, прямее! Простого дела доверить тебе, Коган, нельзя.
Керенский идет к двери.
Колобок. Вы куда, Александр Федорович?
Керенский. Побудь за меня. Я в больницу, к Зосе.
Он уходит.
