Я киваю. Мне стало как-то трудно дышать. И я не знаю, из-за того ли, что я стараюсь сдержать слезы, или из-за близости Жан-Люка… а учитывая, как часто поезд качает на стыках, его рука то и дело касается моей.
– Ты сказала ему, что встречаешься со своим адвокатом? – спрашивает он. – И что он в данный момент составляет иск с требованием вернуть подаренный минет?
От потрясения я даже забываю, что мне трудно дышать. И непроизвольно начинаю вдруг улыбаться… слезы загадочным образом враз высыхают у меня на глазах.
– Ты сказала ему, что если он не изыщет способа немедленно вернуть его, то тебе придется подать в суд?
На этот раз слезы выступили на глазах от смеха.
– А ты говорил, что не умеешь шутить, – говорю я между приступами смеха.
– Не умею, – у Жан-Люка мрачный вид. – Вот эта была просто ужасной. Удивительно, что ты рассмеялась.
Я все еще хихикаю, плюхнувшись на сиденье рядом с ним. Во мне разливается чувство приятной сытости и сонливости. Но я изо всех сил стараюсь не заснуть и пялюсь в окно за головой Жан-Люка. Лучи солнца, все еще не опустившегося за горизонт, рисуют еще один замок. Я показываю туда и говорю:
– Так странно, но вот это очень похоже на замок. Жан-Люк поворачивает голову.
– Это и есть замок.
– Нет, – сонно возражаю я.
– Еще как да, – смеется Жан-Люк. – Ты же во Франции, Лиззи. А чего ты ожидала?
Ну уж точно не замков, стоящих вот так, чтобы любой проезжающий видел их из поезда. И не этого завораживающего заката, заливающего вагон розовыми лучами. И не этого очень доброго и такого симпатичного мужчину, сидящего рядом.
– Не этого, – бормочу я. – Не этого. И глаза у меня слипаются.
Так называемые имперские платья, которые носили женщины на заре девятнадцатого века, зачастую были прямыми, как современные ночные рубашки. Чтобы не мерзнуть, женщины надевали панталоны телесного цвета из трикотажа (хлопка плотной вязки), которые доходили до самых щиколоток или же чуть ниже колена. Вот почему, когда смотришь на портреты той эпохи, женщины в имперских платьях кажутся совсем без нижнего белья, хотя идея «разгуливать коммандос»[7] придет людям в голову только через два столетия.
11
Мы чувствуем себя в большей безопасности рядом с сумасшедшим, который болтает без умолку, чем с тем, кто не может рта раскрыть.
Просыпаюсь я от того, что кто-то зовет меня по имени и мягко трясет за плечо.
– Лиззи. Лиззи, просыпайся. Твоя станция. Вздрогнув, я открываю глаза. Мне снился Нью-Йорк – как мы с Шери переезжаем туда и не находим жилья лучше, чем картонная коробка от холодильника под каким-то мостом. А я устраиваюсь на работу складывать футболки – километры и километры футболок с высоким цельнокроеным рукавом – в «Гапе».
С удивлением я обнаруживаю, что пока еще не в Нью-Йорке, а в поезде. Во Франции. И поезд прибыл на мою станцию. По крайней мере, если верить табличке за окном, выделяющейся на фоне ночного неба (когда это успело так стемнеть?), на которой написано «Суиллак».
– О, нет, – кричу я и вскакиваю с места. – Нет.
– Все в порядке, – успокаивает Жан-Люк. – Я уже взял твои сумки.
Так и есть. Он снял сумку на колесиках с полки. Вместе с рюкзаком и сумочкой он дает это все мне.
– Да не волнуйся, – посмеивается он над моей паникой. – Поезд не тронется, пока ты не сойдешь.
– О, – только и говорю я. Во рту у меня отвратительный привкус от вина. И как это я заснула. Я на него не дышала? Он не почувствовал моего дурного винного выдоха? – Ладно. Приятно было познакомиться. И спасибо за все. Ты такой славный. Надеюсь, еще когда-нибудь увидимся. Еще раз спасибо.
И я на всех парах несусь по проходу, говоря на французский манер «Пардон, пардон» всем, кого задеваю сумками.
И вот я стою на платформе. Платформа, такое ощущение, расположена прямо посреди поля. Посреди ночи.
Слышен только стрекот сверчков, пахнет дымом.
Пассажиров, сошедших вместе со мной, встречают радостные родственники и тут же ведут к поджидающим на стоянке машинам. Рядом пыхтит автобус, куда садятся другие пассажиры. На ветровом стекле автобуса табличка с надписью «Сарлат».
Я понятия не имею, что такое Сарлат. Единственное, что я знаю точно, что Суиллак, в общем-то, и не город совсем – так, просто станция с вокзалом.
И этот вокзал сейчас закрыт, судя по висячему замку и темным окнам.
Это плохо. Несмотря на многочисленные послания, которые я отправила Шери, сообщая время своего прибытия, она меня не встречает. Я выброшена на пустынную платформу посреди поля где-то во Франции.
Одна-одинешенька. Одна, за исключением…
