– Ага! Только не хрен, Трансмать своих не выдает. Он тогда круто накуролесил, сшибся с бандой гопников, типа за друга заступался, и гадов этих больше десятка положил. В одиночку, заметь, про него точняк можно кино снимать! Жалко, физией для кина не вышел… И дерется как зверь лесной – видели, ага? Знай наших ребят из Трансматериковой компании! Хороший парень, один недостаток – непьющий. Потому что в дикости вырос, не приучен, если хлебнет родимой – ему сразу худо становится. И привыкать не учится, это, я считаю, недостаток… Ну, пошли, наливаем… Эй!.. Эй, как тебя, пить будешь?
– Буду, – Стефан подставил свой бокал с остатками клубничного сока.
Что-то крепкое. Пищевод, а потом и желудок наполнился горьким огнем, в ушах зарокотали невидимые моторы, на глазах выступили слезы.
«Эфра, вот же кто тебе нужен! Вот оно – то невозможное, что могло бы перевернуть твою замороженную душу! Дикарь с первобытной логикой и тяжелыми кулаками. Он не стал бы говорить, что их можно понять, не стал бы маскировать свое бессилие интеллектуальными рассуждениями. Он бы просто пошел и убил их. И был бы прав: хорошее беззаконие против плохого закона. Даже не так… С законом-то как раз все в порядке, по статье эти мархенские мерзавцы получили бы пожизненную каторгу – если бы не коррумпированность местной полиции и не обывательская трусость, помноженная на круговую поруку. Закон даже рядом с Мархеном не валялся, так что имело бы место хорошее беззаконие против плохого беззакония. Верно тот шоферюга заметил, как в кино. За это мы и любим такое кино… А что у героя с лицом не все в порядке, так для Эфры, подозреваю, это дело двадцать пятое, сказала ведь она про кузин Бранда – „ничего особенного“. Если они встретятся, для меня не останется
Ему подлили еще, он с благодарностью проглотил пылающую горечь. Залман и студент исчезли из поля зрения, зато Стефан подружился с соседями, начал читать им свои стихи, его хлопали по плечам и хвалили. В один из моментов он обмер, потому что увидел в глубине зала
От сердца отлегло, он опять начал с выражением декламировать, доверчиво глядя на расплывающиеся пьяные лица и не интересуясь тем, слушает его кто-нибудь или нет.
Бутербродов, которые Стефан распихал по карманам, хватило почти на неделю. Его одежда пропахла дорогой копченой колбасой, и голодающие коллеги по Квадроэсхатологическому театру ему завидовали, хотя завидовать было нечему.
Он наконец-то вспомнил, зачем Лепатра всучила ему свои ядовитые грибочки: мол, пожуешь – и на какое-то время обретешь способность видеть тайные связи между вещами, причем не те, которые есть, а те, которые будут. Ее интересовали исключительно вещи – одушевленные (как она считала) рукотворные предметы, но на взаимоотношения между людьми предвидение тоже распространялось.
Стефан мог бы голову на отсечение дать: в мутном половодье событий, имен, сущностей, не оформившихся возможностей Эфру и дикаря-следопыта с изуродованным лицом неумолимо несет навстречу друг другу. И помешать этому нельзя.
А для него там нет места. Его Эфра предаст глазом не моргнув, потому что он для нее такой же, как все остальные, а ко «всем остальным» у нее крайне жесткий счет. Зло порождает зло, от этого никуда не денешься. В душе скреблось тоскливое предчувствие, что он еще поплатится за «их можно понять». Надо было сначала думать, потом рассуждать.
Лучше не искать встречи с Эфрой. Лучше вместо этого поискать новую работу, а то у него крепло подозрение, что режиссер раз за разом обещает прочитать пьесу «буквально на следующей неделе» единственно ради того, чтобы Стефан и дальше продолжал расклеивать афиши забесплатно.
Все-таки не удержался. Якобы невзначай, мороча самому себе голову, очутился около стадиона Зимних Утех, где претенденты на Весенний престол принародно состязались в танцах на льду. А что, потенциальных зрителей тут полно, и афишные тумбы в окрестностях имеются.
Возле входа вывешен список имен. Вот они, под номером 14: Валеас Мерсмон и Эфра Тебери.
На галерку пускали без билетов. Стефан нашел свободное место возле изрезанных перил, втиснулся, сумку с подотчетным имуществом поставил перед собой, чтобы не увели под шумок.
Демонстрировать свои таланты на предвыборных выступлениях полагается кандидату, задача партнерши – послушно скользить вместе с ним и не падать. Одну пару освистали, у них получилось наоборот: дама вертится в пируэтах, а кавалер-претендент катится рядом, словно манекен на коньках. Парламентарий, предприниматель, уважаемый экономист, но из игры он с треском вылетел – верховный правитель должен быть совершенством и живым примером во всех отношениях. Как чемпион на собачьей выставке. Стефан вначале решил, что сравнение в самый раз для эпиграммы, но потом спохватился: это будет уже не высмеивание отдельно взятого деятеля, а дискредитация государственной системы как таковой.
Келлард отплясывал лихо и зажигательно под бравурный марш, и девчонка была ему под стать. Келлардианцы на трибунах восторженно ревели.
А потом появились те, ради кого Стефан сюда пришел, – и началось волшебство. Танец завораживал, как будто Мерсмон и Эфра плели мерцающую паутину, исподволь опутывающую всех, кто на них смотрит. Вернее, это Мерсмон плел паутину, а Эфра играла роль прекрасной куклы, но от нее большего и не требовалось – выбирают ведь Весеннего Властителя, а не Зимнюю Госпожу. Сверкали стразы на серебристых костюмах, струились распущенные белые волосы – у него до пояса, у нее до бедер. Музыка то текла, как медленная вода, в которой отражаются нездешние звезды, то срывалась в головокружительные завихрения, и в одном темпе с ней двигались танцоры. Когда они остановились, несколько секунд царила тишина, потом раздались выкрики и овации.
«Это потрясающе… – подумал Стефан, двигаясь посреди общей давки к выходу. – Какое-то нечеловеческое очарование… И все-таки я бы предпочел Келларда, не будь он таким самодуром и солдафоном в вопросах искусства. Очарование власть предержащих должно быть человеческим, а то из этого неизвестно что выйдет… У них
Несмотря на здравую мысль, ноги понесли его не к трамвайной остановке, а к парковочным площадкам на задворках Зимних Утех. Может быть, его ослепила липкая белизна зимнего полдня, а щекочущие лицо снежинки помешали выбрать правильную дорогу? Ветер подталкивал в спину, и Стефан пошел в ту же сторону, куда тащились разбухшие тяжелобрюхие облака.
Вокруг машин претендентов полицейское оцепление, посторонних не пускают, особенно таких, кто в облезлой куртке на собачьем меху, но он углядел в толпе Бранда и полез к нему через сугробы, зовя по имени и размахивая руками, чтобы привлечь внимание.
– У меня есть хорошие эпиграммы! Вам нужны политические эпиграммы?!
В его сторону заинтересованно повернулись все головы одновременно. Застигнутый врасплох, Стефан оробел – по колено в сугробе, с хозяйственной сумкой через плечо, в сбившемся набок полосатом шарфе.
К нему двинулись двое полицейских. Поскорее выбравшись на тротуар, он зашагал сквозь снегопад прочь отсюда, к трамваям. Преследовать не стали, и на том спасибо. И Бранд, и Эфра сделали вид, что знать не знают этого психа с полной сумкой эпиграмм. Постеснялись… Может, оно и к лучшему?
Несколько дней спустя он узнал, где эта шайка собирается раздавать свои пирожки в следующий раз (из объявления, поверх которого с мстительным чувством налепил афишу), и отправился туда, по дороге проговаривая про себя все, что надо сказать Эфре, и что она скажет в ответ, и что он скажет ей после этого.
Крупяной рынок со всех сторон окружали многоэтажные дома цвета лежалого городского снега, и с их нумерацией что-то было не так – словно нарочно поменялись местами, чтобы отвести глаза непрошеному гостю. Не поддаваясь на их уловки, штаб-квартиру мерсмонианцев Стефан все-таки отыскал – в доме номер 29, который боком, наискось, втиснулся между номерами 25/1 и 34.
