– Но ее просто необходимо было переставить, – сказала Capa. – Мебель такая красивая, но ее было не видно – так нелепо она стояла. Я не могла на это спокойно смотреть. Ведь в такой гостиной даже поговорить нормально нельзя было.
– Значит, у меня не было в этом необходимости, – буркнул Джеффри.
– Охотно верю, – парировала Capa. – Но согласитесь, это ужасно нелогично, когда диван стоит у одной стены, а кресла – у противоположной. Что, ваши гости привыкли кричать? Или они все глухонемые и объясняются на пальцах? А ваши слуги? Ведь для того, чтобы подать чай в такой гостиной, им приходится делать столько лишних шагов. Я помню, вы говорили о том, что в вашем деле все заняты делом. Теперь я понимаю, каким делом и почему. У вас была не гостиная, а лабиринт какой-то.
– Черт вас побери! – прорычал Джеффри. – Вам-то какое до этого дело? Я расставил мебель так, как мне нравится, и вы не должны были ничего переставлять!
У Сары вертелась на языке пара-другая колких фраз, но вид Джеффри был таким воинственным, что она решила придержать свое остроумие до лучших времен. Вместо этого она рассмеялась.
– Не сердитесь, милорд. Вы разозлились так, словно я навела порядок в вашей библиотеке или, скажем, в кабинете…
– О господи! – завопил Джеффри, перебивая ее. – Если вы посмели…
– Нет, нет! – поторопилась успокоить Capa, испугавшаяся, что лорда Грэя сейчас хватит удар. – Я знаю, что нельзя ничего трогать ни в библиотеке, ни в кабинете мужчины. Я знакома с правилами приличия, можете не сомневаться.
– А я сомневаюсь, – сердито ответил Джеффри. – Очень сомневаюсь.
– Ну, ну, – примирительно сказала Capa. – Вы сердитесь просто потому, что я переставила мебель, не спросив вашего разрешения. Все мужчины терпеть не могут перемен. Они могут изменить целый мир, но не выносят даже малейших перемен в своем собственном доме. Стоит переставить пару кресел, и они уже начинают беситься.
– Ничего подобного, – возразил Джеффри сквозь зубы. – Просто я не вижу необходимости…
– Но Джеффри…
– Простите? – Он удивленно вскинул брови.
– Да, Джеффри, – повторила с улыбкой Сара. – Именно так мне хочется называть мужчину, который столько сделал для меня.
– А вот мне не хочется, чтобы вы называли меня по имени. Я вам этого не разрешал, – ледяным тоном ответил Джеффри.
– Не разрешали, – согласилась Capa. – Но мне кажется, что нам пора стать друзьями. Будет лучше, если я перестану постоянно называть вас «милорд», а вы – упрекать меня за такую мелочь, как передвинутая мебель. Это просто смешно.
– Не вижу ничего смешного, – сердито пробурчал он.
– Ну же, Джеффри, – снова повторила Сара. – Идите сюда, присядьте в кресло возле камина, а я усядусь рядом на диване, и вы увидите, как нам будет удобно и приятно общаться друг с другом.
Когда она уютно устроилась на диване, Джеффри подошел к креслу и молча погрузился в него.
– Чем вы были заняты все утро? – спросила Capa. – И почему вы не в духе?
– Я в духе, – ответил Джеффри. – Точнее, был в нем, покуда не вернулся и не увидел, что вы наделали с моей гостиной.
– Какой же вы упрямый, – заметила Capa. – Ну ничего, вы еще будете благодарить меня за то, что я сделала с вашей гостиной.
– Благодарить?
– Разумеется, – кивнула Capa. – Ведь вам все равно пора привыкать к переменам. Они неизбежны, если в вашем доме намерена поселиться женщина.
Джеффри нахмурился.
– Но вы же не поселитесь здесь навечно. Только пока… – Он неожиданно замолчал.
– Конечно, – ответила Capa. – Меня здесь только терпят. Да и то с трудом.
– Этого я не говорил, – глухо откликнулся Джеффри.
– Но подумали.
Джеффри задумчиво посмотрел на Сару и поднялся с кресла. Подойдя к стулу, он взял с него пакет и протянул Саре:
– Вот. Это для вас.
– Для меня? – удивленно переспросила Сара. – О, как это приятно – получать подарки.
– Это платье, – коротко пояснил Джеффри, опускаясь в кресло.
– Ну зачем же вы раскрыли сюрприз? – рассмеялась Capa и потянула край ленты, которой был перехвачен пакет. Ее пальцы скользнули внутрь, нащупали ткань и замерли. Затем она осторожно развернула бумагу…
Платье было сшито из грубой дешевой ткани мерзкого цвета – фантастическая помесь прелой травы с болотной тиной. Фасон был под стать цвету и ткани – устаревший, уродливый, с неровным квадратным вырезом. От огромного количества металлических крючков и застежек оно казалось колючим и потому еще более неприятным.
