— Что значит «изменить тактику»? — спросил Честер.
— Там написано, — вяло ответил Гард. — Я решил: все! Хватит! Никаких погонь и преследований! Я и все мои люди должны выключиться из работы, лечь на дно и замереть. Иначе мы потеряем последнее, что пока имеем: двух клиентов «Фирмы Приключений».
— Ну?
— Что «ну»? Это же не означало отказа от борьбы… На новые рельсы!
— Подкуп? Шантаж? Телепатия? Звонок Господу Богу?
— Я бы и на это пошел, если бы знал телефон небесной канцелярии… Увы, Фред, мне было известно только, что я не должен делать, а что должен — кромешная тьма! И тут, представь себе, ко мне является в отель некий господин весьма подозрительного вида и говорит, что прислан Гауснером. На ловца и зверь бежит! «Мне, — сказал он, — доподлинно известно, что вы — комиссар Гард, а для того, чтобы вы не сомневались, что я от Христофора Гауснера, прошу вас, _введите меня в курс дела_». Ты знаешь, как я люблю все эти игры в пароли и отзывы, но я ответил в точном соответствии с ранее достигнутым соглашением, чтобы у него действительно не было сомнений в том, что я — это я: «_Много будете знать, скоро состаритесь_». После этого он вручил мне клочок бумаги. Там были какие-то цифры, вероятно, закодированное письмо и чей-то адрес. Я спросил, что это? Посланец ответил: записка от Гауснера, но не вам, а человеку, которого можно найти, пользуясь адресом. Кого же? Аль Почино! Где? Да здесь, в Даулинге! У меня даже потемнело в глазах… Впрочем, подумал я, логика тут есть. Гауснер наверняка ощутил себя виноватым, поскольку его человек меня предал, погубив Филиппа Леруа. Исправляя ошибку, Гауснер как-то добыл сведения об Аль Почино, как — не знаю, это белое пятно в моем рассказе, тем более что Гауснера я еще не видел, а если бы и увидел, он, уверен, не станет посвящать меня в свои тайны. Дал ниточку к Аль Почино — и на том спасибо. И тут я понял, что пора включать в дело Таратуру!
— Признаться, я уже забыл о его существовании.
— И Дорон, я надеялся, тоже! Помнишь, с того момента, как инспектор наклеил рыжую бороду и сел в кресло второго пилота, чтобы лететь в Даулинг вместе с Диной Ланн, о нем никто больше не говорил ни слова и он сам не подавал признаков жизни. Мы все были как бы осыпаны мечеными атомами, а он — он чист, как стеклышко! И вот пришла пора вводить его в дело, тем более что, оказавшись вне нашего пекла, он попал в свое, а потому не утратил боевой формы: ему приходилось стеречь Дину Ланн от Дорона — тоже фронт, но, как говорят, другой участок…
— Ты уже рассуждаешь как Наполеон.
— Мне бы его треуголку! — Гард вскочил с дивана. — Фред, теперь только начинается самое главное! Хотя тоже не до конца объяснимое… Что я знал? Я знал, что Дорон глаз не спускает с этой синеглазой красавицы Дины Ланн и с ее помощью хочет взять под контроль президента Бакеро, ее будущего супруга. Пока еще, правда, жениха, но это дела не меняет. Теперь представь себе Кифа. Молодой, умный, честолюбивый, дорвавшийся до диктаторской власти, причем совершенно для себя неожиданно и необъяснимо, то есть без моральной к тому подготовленности, — это ли не драматургия?
— Шекспира бы сюда! — улыбнулся Честер.
— Ты напрасно иронизируешь, — продолжал Гард. — Киф Бакеро получил волшебный подарок, не представляя себе и даже не догадываясь, кто его «добрый волшебник». Легко ли в этих условиях справиться с собой, чтобы разумно управлять вдруг открывшимися возможностями, по сути дела безграничными?
— Вариант современной «золушки»?
— Да! В истории Кифа Бакеро воплотилась в реальность извечная мечта маленького человека вдруг проснуться сильным, не имеющего власти — могущественным, бездарного — гениальным, безвестного — знаменитым, несчастного — счастливым, и так далее и тому подобное. Это тяжесть в несколько тысяч нравственных атмосфер, которая ложится на плечи человека!
— Пожалуй, ты прав.
— И тут, представь, возникает рядом Дина Ланн и в ближайшие полчаса после прилета раскрывает жениху все карты, не скрывая от него даже то, что она сама грубо завербована генералом Дороном! Обвал! Все рушится в глазах Кифа Бакеро — ты понимаешь его состояние?
— Могу попробовать.
— Он — глава государства и в то же время не глава государства: Фишка! Марионетка! Компьютерная описка! Сон кончился… И вот я, разложив в уме весь этот психологический пасьянс, стал думать: что делать, как использовать ситуацию? С одной стороны, зверское убийство О'Чики, истинного кандидата в президенты, и вознесение Кифа Бакеро в президентское кресло в прямой связи с «варфоломеевской ночью», устроенной генералом Дороном, вроде бы не было. С другой стороны, однако, в моей воле и в моих возможностях их накрепко связать, потому что все это было работой Института перспективных проблем, возглавляемого тем же Дороном: политика — как бы основная продукция ИПП, возня с гангстерами на «Фирме Приключений» — как бы ширпотреб. Если так, в борьбе против Дорона я должен делать Дину Ланн и Кифа Бакеро не просто своими союзниками, а козырями, причем очень сильными, — так? Скажи, Фред, так или не так?
— Не знаю, Дэвид. Откровенно говоря, попахивает шантажом, а на кой нам черт высокие цели, достигаемые низменными способами?
— Ах вот как ты заговорил! Ты хочешь, чтобы я одолел убийцу и бандита, подонка и безнравственного мерзавца, надев белые перчатки и боясь испачкать их его соплями? Предварительно сделав маникюр и покрасив ноготочки лаком?
— Извини, Дэвид, я, вероятно, что-то не то сказал?
— То! Именно то! — закричал Гард. — А потом мы ломаем голову, не умея понять, почему зло так часто побеждает добро. Да потому, что оно с кулаками, а добро — с маникюром!
— Но другого добра не нужно, — упрямо сказал Честер. — Оно перестает быть добром, если надевает боксерские перчатки.
— Врешь! Это старый спор, и решается он не философствованием за чашечкой кофе, а дракой на открытом ринге! Решается в борьбе, цена которой — жизнь или смерть! Пойми, слабый ты человек, что любыми способами я должен был, борясь с Дороном, получить Кифа Бакеро в качестве своего верного союзника, способного заговорить, когда будет нужно, и заговорить громко!
— Таким же союзником ты рассчитываешь сделать Рольфа Бейли?
— Он мой враг! — резко сказал комиссар. — И твой враг! Не союзник! Но не торопись, Фред, дойдет дело и до него. Пока вернусь к Таратуре. Сегодня они прилетают с Диной Ланн из Даулинга, за полчаса до начала пресс-конференции, я просто не хочу ею напрасно рисковать. Так вот, я не знаю пока, каким образом сделал Таратура то, что от него требовалось, но знаю другое. Киф Бакеро на нашей стороне, о Дине Ланн я уже не говорю.
— Чудеса, да и только! Особенно вознесение Бакеро. Как в кино.
— Кому-кому, Фред, но тебе должно быть известно: даже в плохих детективах авторы тратят весь свой талант, пусть даже измеряемый микронами, на то, чтобы связать концы с концами и все объяснить. Но в реальной жизни факты как раз часто не увязываются и не объясняются. Полно нелогичностей, «белых пятен». Так что ты ошибаешься. В кино чудес не бывает, они бывают в жизни!
— Переходи к Рольфу, — сказал Честер.
— Погоди, разве Аль Почино тебя не интересует? По адресу, так счастливо мною полученному, направился, как ты понимаешь, инспектор Таратура, причем один, даже без подстраховки, чтобы вообще никто ничего не мог заподозрить. И представь себе…
— Увидел Аль Почино? — без энтузиазма, словно ему рассказывали сказки, произнес Честер. — Так, что ли?
— Не совсем так, но в конечном итоге — да! Увидел! Аль Почино! И передал ему записку Гауснера. И матерый гангстер, представь себе, как бычок на заклание, покорно последовал за Таратурой. И инспектор
