И немножко понервничать. Но ждать стоило. А нервничать – нет.
Служащий компании Фуггеров фигурой и лицом был больше похож на священника, чем на чиновника и купца.
– Всенепременно, всенепременно, – улыбался он доброжелательно, выслушав, по какому делу пришел клиент. – Его преподобие Отто Беесс изволил перед отъездом положить в нашей фирме некоторый… депозит. Адресованный вельможному господину Рейнмару фон Хагенау. Ваша милость, как понимаю, собственно и является тем самым господином Рейнмаром?
– Именно.
– А не похож господин, – еще доброжелательнее улыбнулся служащий, поправляя вышитые золотой нитью манжеты бархатного приталенного вамса, одежды более подходящей священнику, чем купцу. – Не похож господин. Каноник Беесс, инструктируя нас, не забыл детально описать Рейнмара фон Хагенау. Вы, мил сударь, этому описанию никак не соответствуете. Так что позвольте…
Служащий спокойно полез за пазуху и достал подвешенную на ремешке прозрачную голубоватую пластинку. Приложив ее к глазу, осмотрел Рейневана с головы до ног. Рейневан вздохнул. Мог бы и догадаться. На каждое волшебство было антиволшебство, на каждый амулет – контрамулет. На Панталеон была Визиовера. Периапт Истинного Видения.
– Все ясно, – сказал служащий, пряча Периапт обратно за пазуху. – Прошу за мною.
В комнате, куда они вошли, стену напротив пылающего камина занимала большая карта. Карта Силезии, Чехии и Лужиц. Рейневану хватило одного взгляда, чтобы сориентироваться, что представляют собой начерченные линии, стрелки и круги вокруг городов. Красными кружочками обозначены были, в частности, Свидница и Стшегом, а направленная на юг линия совпадала с маршрутом возвращающихся в Чехию Сироток Краловца. Бросались в глаза также линии, соединяющие Чехию с Лужицами: с Житавою, Будзишином, Згожельцем. И еще одна, жирная, закрученная, заканчивающаяся стрелообразно огромная линия, глубоко вонзающаяся в долину Лабы, Саксонию, Тюрингию и Франконию.
Служащего компании Фуггеров явно забавляла заинтересованность Рейневана.
– Яна Краловца и его Сироток, – сказал он, подойдя, – вчера, шестнадцатого дня февраля месяца с триумфом встречали в ГрадцеКралове. После семидесяти трех дней грабежей и пожаров рейд победоносно закончен, поэтому эту линию можно будет с карты стереть. Что касается других кривых… Многое зависит от итогов съезда в Луцке на Волыни. От того, как поведет себя Витольд. От дипломатического дара Андреа ди Палатио, папского посланника. От того, будут ли в Пожоне переговоры между Зигмунтом Люксембургским и Прокопом Голым… А как вы считаете? Будем стирать с карты красные линии и стрелки? Или же будем чертить новые? Каково ваше мнениес, господин Рейнмар из Белявы?
Рейневан посмотрел ему в глаза. Служащий улыбнулся. Единственное, что у него было от купца, это собственно улыбка. Располагающая. Рождающая доверие. Подталкивающая доверить дело и деньги. И поделиться секретами. Но у Рейневана не было желания делиться. Это служащий Фуггеров сразу же понял.
– Понимаю. – Он небрежно развел ладонь и дорогие кольца на пальцах. – Есть вещи, о которых не говорится… Пока. Тогда перейдем к делу.
Он открыл секретер.
– Каноник Отто Беесс, – сказал он, поднимая взгляд, – изволил перед своим отъездом удостоить нас свои доверием. Небезосновательно. Он знал, что у Фуггеров равным образом в безопасности и депозит, и секрет. Ничто не в состоянии заставить нашу компанию разгласить доверенный нам секрет. А это депозиты. Письмо Отто Беесса, запечатано, печать не повреждена. Тут же депонированные Отто Беессом сто гульденов. И еще сто, которые я вам должен выплатить согласно вчерашнему распоряжению господина Варфоломея Эйзенрейха… Изволитес пересчитать?
– Доверяю.
– Правильно, если позволите заметить. А если позволите дать совет, просил бы не брать всю сумму сразу.
– За совет спасибо. Беру все. Сейчас и немедленно. Я не намерен сюда возвращаться. Так что прощавайте. Потому что больше не увидимся.
Служащий Фуггеров улыбнулся.
– Кто знает, господин Рейнмар из Белявы? Кто знает?
Доверие Отто Беесса компании Фуггеров было отнюдь не безграничным, ибо письмо каноника было защищено не только печатями. Содержание было отредактировано так искусно, что постороннему лицу много бы не сказало. Не было в письме ничего, что могло бы служить доказательством либо другим способом использовано во вред отправителю. Или получателю. Даже Рейневану, какникак хорошо знавшему каноника, пришлось немного попотеть над кодом.
– Ахиллес! Может, ты знаешь, – спросил он, не поднимая голову, – во Вроцлаве корчму или постоялый двор, в названии которых есть рыба?
– Во Вроцлаве, – Ахиллес Чибулька оторвался от пересчета сложенных в столбики монет, – есть сто корчм. Рыба, говоришь? Подумаем… Есть корчма «Под щукою» на Монетной, есть «Синий карп» в Новом Городе… Эту не рекомендую. Еда неважная, по морде получить можно на удивление легко… Ну, есть также «Золотая рыбка»… За Одрою, на Олбине…
– Неподалеку от лепрозория и церкви Одиннадцати тысяч дев, – расшифровывал всё еще склоненный над письмом Рейневан. –
– Олбин после вечерней? Решительно не советую.
– И все-таки мне придется.
– Нам придется. – Унгентарий потянулся так, что захрустели суставы в локтях. – Нам обоим. Идя в одиночку, можешь туда вообще не дойти. Вернемся ли мы оттуда целыми, это другое дело. Но пойдем в двойке.
– Однако сначала, – он бросил взгляд на столбики монет на столе, – надо обезопасить капитал. Щедро тебе капнуло, щедро, чтоб я так жил. Если вычесть долг за амулет, твое имущество составляет сто девяносто три золотых рейнских. Ты кого-то похитил, или как? Потому что очень смахивает на выкуп.
Слабый свет зажженного фонаря выявил, что нападающих трое. На головах они имели мешки с выжженными отверстиями. Один, настоящий великан, ростом в семь стоп,[37] не меньше, второй тоже был высокий, но худой, с длинными, как у обезьяны руками. Третий скрывался в темноте.
Задыхаясь от кляпа, отец Фелициан не питал никаких иллюзий. Шпионил он и доносил на многих людей, множество людей имело причины, чтобы напасть на него, похитить и отомстить. Ужасно, посадистски, пропорционально причиненному в результате доносов вреду. Отец Фелициан отдавал себе отчет, что похитители сейчас начнут делать с ним разные ужасные вещи. Стоящий на обочине овин для молотьбы снопов, куда его затащили, превосходно подходил для этих целей.
У алтариста не было ни иллюзий, ни надежды. И никакого иного выхода, кроме как пойти на полный сумасшедший риск. Несмотря на связанные руки, он сорвался, как пружина, наклонил голову и, как бык, ринулся в сторону ворот.
Ясное дело, шансов у него не было. Один из похитителей железной рукой схватил его за ворот. Второй со всей силы заехал по крестцу. Чем-то твердым как железо. Удар был настолько силен, что отцу Фелициану отбило дыхание и отняло ноги, причем мгновенно и так неожиданно, что через секунду ему казалось, что он летит, поднимается в воздух. Он упал на глиняный пол, обмякший, как мешок с паклей.
Свет фонаря приближался. Оцепеневший алтарист сквозь слезы увидел
