офицерам и солдатам французской армии: «…тем, кто сражался с 1792 года по 1815 год ради славы и независимости нации». Другую часть Наполеон завещал тем городам и деревням Франции, которые более всего пострадали при нашествии союзников.
Похоронить свой прах Наполеон просил на берегах Сены. Но англичане — народ мелочный — решили даже мертвого Наполеона разлучить с родиной и закопали его на Святой Елене. И только через много лет Франции в результате переговоров удалось вытребовать прах своего великого гражданина и захоронить его в Париже. К тому времени после смерти Наполеона прошло уже двадцать лет, а со дня его отречения миновало четверть века. Казалось, давно должны были забыть и успокоиться, ан нет — появление в стране праха Наполеона вновь потрясло Францию. В день похорон, несмотря на снежный буран, весь Париж вышел проводить в последний путь величайшего из французов. Перед гробом шел распорядитель, периодически провозглашая: «Его величество император!»
Мог и не говорить.
Глава 2 «И ТЕКЛИ, КУДА НАДО, КАНАЛЫ…»
Людям, которые окружали его на острове Святой Елены, Наполеон рассказывал о своей жизни, охотно отвечал на вопросы, понимая, что говорит не с ними, а с будущим. И ему было что сказать, о чем вспомнить и чем гордиться.
Его обвиняли в избыточном честолюбии. Он соглашался, говоря с острова Святой Елены потомкам такие слова: «Мое честолюбие? Да, несомненно. И немалое. Но это высочайшее из всех существующих честолюбий: честолюбие учредить и освятить власть разума и полного наслаждения всеми человеческими способностями. Можно только пожалеть, что такому честолюбию не было дано удовлетвориться!»
Его называли узурпатором. И это выглядело смешно. Наполеон никогда не узурпировал власть во Франции. Напротив, из всех европейских королей и императоров самым легитимным был он. Французский народ подавляющим большинством голосовал на всенародных плебисцитах и за пожизненное консульство Наполеона, и за его императорство. Французский народ дважды сажал его на трон. Французский народ просил его не отрекаться, обещая лечь за него костьми. Вот такой страшный тиран и узурпатор!..
Союзники лишили Наполеона не только короны, свободы и семьи. Они пытались лишить его и доброго имени. Уже после первого отречения Наполеона по всей Европе и в бурбоновской Франции прокатилась огромная кампания по оплевыванию Наполеона. Каких только слов про него не говорили! В чем только не обвиняли! Его называли «людоедом». писали о какой-то необыкновенной кровожадности императора… говорили, будто армия, с которой он завоевал Италию, состояла из каторжников… что Наполеон обманул Францию, подсунув ей после возвращения с Эльбы либеральную конституцию, которую потом непременно отменил бы… что Наполеон сожительствовал со своей сестрой Полиной (даже англичанин Вальтер Скотт, написавший антинаполеоновскую книгу, возмущался низости этой клеветы)… Кстати, любопытно, что байка о связи Наполеона с собственной сестрой до сих пор гуляет по желтым сайтам Интернета. Вот ведь как, и не знали ничего Бурбоны об Интернете, а поди ж ты — летает двухсотлетний слух по новым носителям.
На каменный остров Наполеону привозили книги, в которых про него публиковались разные домыслы. «История рассудит», — говорил он, отбрасывая очередную книгу и не отвечая на выдумки. И действительно, не пристало слону лаяться с моськами. «Опровергать всю эту чушь — значит просто на каждой странице писать „ложь“, „ложь“, „ложь“», — говорил Наполеон своему доктору. Но однажды врач не выдержал и прямо спросил Наполеона, правду ли вещают в европейских газетах о том, что он собирался после упрочения своей власти отменить новую либеральную конституцию.
Вопрос был довольно глупым, поскольку Наполеону не нужна была вообще никакая «обманная конституция», чтобы взять власть — Франция сама дала ему эту власть и фанатично поддерживала его без всяких условий. Точнее, единственным условием был сам Наполеон. Работало его имя и дела, которые за ним стояли. А не обещания…
Тем не менее на вопрос врача Наполеон ответил:
— Я был абсолютно убежден, что старая конституция требует больших изменений. Но я не буду удивлен, если они сфальсифицируют какие-нибудь официальные документы, чтобы обвинить меня и в этом. Когда я вернулся с Эльбы, я нашел машины, с помощью которых подделывались документы. Они подделали несколько государственных документов, намереваясь опубликовать их. Всей операцией по подделке государственных бумаг руководил некто Блакас. Подобным же образом Блакас сфабриковал письмо от горничной моей сестры Полины, чтобы дать понять, будто я спал с собственной сестрой! Безнравственный человек, к тому же болван. Он настолько низок, что оставил после себя в Париже письма тех людей, которые предлагали ему свои услуги, чтобы предать меня. Благодаря этим письмам я мог бы казнить тысячи людей. Конечно, я не сделал этого, если не считать того, что я запомнил имена.
Наполеон знал, какие слухи о нем распространяются в Европе. И однажды спросил врача, какого мнения тот был о нем до знакомства. Врач ответил: «Я считал вас человеком, чьи изумительные таланты сравнимы только с безмерной амбициозностью. И хотя я не верил и одной десятой доле той клеветы, которую читал про вас, но все же я думал, что вы не задумываясь совершите преступление, когда посчитаете, что оно может быть полезно для вас».
— Это как раз тот ответ, которого я ждал, — сказал Наполеон. — Возможно, такого же мнения придерживается даже немало французов. Я поднялся на самую вершину власти и достиг слишком большой славы, чтобы не вызывать зависти и ревности. В действительности же не только не совершил ни одного преступления, но я даже никогда не помышлял совершить его. Я всегда опирался на мнение народа. Я всегда мысленно согласовывал свои действия с мнением пяти или шести миллионов людей, так зачем мне нужно было совершать преступление?
А потом, видимо вспомнив, что он мог развязать во Франции кровавую баню, чтобы остаться на троне в 1815 году, добавил: «Если бы я был склонен к тому, чтобы совершать преступления, то меня бы здесь не было…»
По большей части все эти мусорные обвинения ветер истории давно развеял. Но один ярлык остался — «бонапартизм». Он самый утвердившийся. И самый бессмысленный: Наполеон же, в конце концов, не виноват, что у него фамилия — Бонапарт, не так ли?..
У Наполеона отняли все… Но не смогли отнять главного: «По крайней мере, союзные державы не могут в будущем отобрать у меня грандиозные общественные работы, которые я осуществил, дороги, которые я проложил через Альпы, и моря, которые я соединил. Они не могут улучшить то, что было сделано мною ранее. Они не смогут отобрать у меня кодекс законов, который я оставил и который достанется грядущему поколению. Слава богу, всего этого они не могут лишить меня».
Александр Дюма позже писал: «Если бы современник Медичи или Людовика XIV вернулся на землю и при виде стольких чудес спросил, плодом скольких славных царствований и мирных веков они являются, мы ответили бы, что для них оказалось достаточно двенадцати лет и одного человека».
Не зря Гегель в 1806 году называл Наполеона «мировой душой». Не зря простые рабочие парижских предместий на протяжении многих лет после отправки Наполеона в вечную ссылку выходили на парижские улицы с криками «Да здравствует император!» За что не раз арестовывались полицией Бурбонов. Наверное, не о плохой жизни тосковали они.
Каковы же итоги этого удивительного периода, наполненного войнами и экономической блокадой?.. Блокаду некоторые считают страшным экономическим злом… Однако Энгельс, который изрядный шматок своей бородатой жизни уделил изучению Наполеоновской эпохи, отмечал, что благих намерений Наполеона не поняли ни немецкие бюргеры, ни крестьяне, которые раздражались, видя дорожающие сахар и кофе, но не понимали, что континентальная блокада была колыбелью их собственной промышленности. «Это не были люди, способные понять великие планы Наполеона», — восклицал марксов друг.
Не будем, однако, цитировать личные мнения. Об итогах наполеоновских реформ грамотнее всего судить по цифрам.
25 февраля 1813 года министр внутренних дел Франции представил законодательному собранию страны масштабный экономический отчет о состоянии дел в стране. «Ни в один период нашей истории
