богатство и процветание не получало еще столь широкого распространения во всех классах нашего общества», — констатировал он. Министр сравнивал современное ему состояние французской экономики с дореволюционной эпохой. За это время, несмотря на войны, население Франции (имеются в виду старые департаменты, без присоединенных территорий) увеличилось почти на три миллиона человек, то есть на 12 %.
До Наполеона сельскохозяйственная Франция не обеспечивала себя главнейшими продуктами питания и импортировала продовольствие. После Наполеона она превратилась в экспортера зерна. Раньше Франция закупала растительное масло, теперь она его продавала. Абсолютно аналогичная ситуация была и со сливочным маслом.
Раньше Франция ввозила табак, теперь она возделывала его сама.
Экспорт вина вырос с 41 до 47 гектолитров, а крепких напитков — с 13 до 30 миллионов литров. Вдвое выросло и внутреннее потребление вина, его начали пить даже те, кто раньше не мог себе этого позволить.
Страна покрылась сетью дорог и каналов. Повышение транспортной досягаемости позволило освоить лесные угодья, которые раньше оставались неосвоенными. В результате необходимость в импорте древесины упала в четыре раза.
До Наполеона Франция ввозила шелковую пряжу, а своего производства практически не имела. При Наполеоне было налажено выращивание шелковичных червей, что сократило импорт в 2,5 раза и увеличило собственное производство шелка в 11 раз.
Возросло не только количество крупного рогатого скота, но и средняя продолжительность его жизни: не только людям, но и коровам при Наполеоне жилось лучше, чем при короле!.. При Людовике экспорт в сфере животноводства практически равнялся импорту. При Наполеоне экспорт мяса втрое превысил импорт.
Количество производимой стали выросло в два раза. Угля — в пять раз. Французские инженеры сумели перевести кузнечное и плавильное производство с древесного угля на каменный.
В полтора раза выросла выручка от мелких мануфактур и скобяного производства.
Прибыль от производства шелкоткацкой промышленности втрое превышала стоимость ввозимого сырья. Количество ткацких станков в одном только Лионе выросло с 5500 (в 1800 году) до 11 500 (в 1812 году). Экспорт французского сукна вырос почти вдвое.
«Рост благосостояния населения, — отмечали французские экономисты того времени, — сильно повлиял на уровень внутреннего потребления, главным образом, тонких шерстяных тканей. Число станков и рабочих, занятых в суконном, трикотажном производстве и производстве иных шерстяных тканей более чем удвоилось после 1800 года. Мы освоили производство кашемира».
Стремясь повысить свою независимость от импорта, наполеоновское правительство периодически объявляло конкурсы среди изобретателей. Так, например, премия в один миллион франков была назначена тому, кто сможет сконструировать прядильную машину, которая могла бы работать со льном, — чтобы снизить зависимость от иностранного хлопка. Кстати, конкурсы были международными, поскольку Наполеон понимал: наука интернациональна. И даже во время войны он награждал за выдающиеся достижения «вражеских» ученых и изобретателей — англичанина Дави, пруссака Германа…
Продолжу ранее начатую цитату: «Много говорилось о том, что ткацкое и даже прядильное производство всегда будут более совершенны за границей. Мы отказались от заграничных тканей. Этот запрет не мог не внушить нам беспокойства, но уже вскоре множество наших станков принялись производить шелковые ткани такого качества, какого никогда не могли достичь наши зарубежные конкуренты. Однако они все еще продолжали поставлять нам пряжу, из которой мы производили наши ткани. Было вынесено новое постановление о запрете. С тех пор мы полностью избавились от нужды в какой-либо помощи заграницы для какого-либо этапа хлопчатобумажного производства, и не только не закупаем мануфактурную продукцию такого рода, но сами поставляем ее за границу».
Помните, какая проблема с сахаром возникла во всей Европе после ввода Наполеоном континентальной блокады? Люди вместо сахара стали, как встарь, использовать мед, и это им очень не нравилось. Не любят люди возвращаться в прошлое, отказываться от привычных удобств, будь то сахар, кофе или нарядные яркие ткани.
Сахар в то время делали из тростника, который рос только в тропиках и доставлялся англичанами. Когда сахара не стало, Наполеон через Парижскую академию наук объявил, как водится, конкурс, и химики предложили решение — свекла! Попробовали добыть сахар из свеклы. Получилось. И к 1813 году во Франции открылось 334 свекольно-сахарных завода, которые выдавали на гора 7 миллионов фунтов сахара!
Сегодня вся Европа ест свекольный сахар. А ведь свержение Наполеона чуть не убило свекольно- сахарную промышленность Старого Света! Снятие континентальной блокады вновь выбросило на европейский рынок тростниковый сахар, который, несмотря на перевозку, был дешевле, поскольку в тростнике содержание сахарозы выше, чем в свекольных буряках. Но заводы-то уже стояли! И капиталисты стали лихорадочно думать, как спасти бизнес. В результате наняли селекционеров, которые вывели свеклу с повышенным содержанием сахара, подняв его с прежних 6 до 18 %. Так в мире появилась сахарная свекла. Благодаря Наполеону и его блокаде.
Я уже писал, что европейские заменители были найдены для индиго и кошенили. (Напомню: первое — синий краситель для текстильной промышленности, второе — красный.) Братья Гонены из Лиона придумали способ, как обойтись без привозного товара, и начали делать краску из собственного растительного сырья. При этом не только были задействованы новые посевные площади, но из остатков красильного производства наловчились получать удобрение.
Французским химикам удалось также наладить производство соды из соли. В результате, несмотря на блокаду, цена соды не выросла, а упала на две трети. А прежде французские деньги за соду оседали в карманах Англии.
До Наполеона, при Людовиках, торговый баланс Франции был примерно нулевым — сколько Франция покупала, столько и продавала. В 1812 году экспорт французских товаров превышал импорт аж на 126 миллионов франков!
Резюмируя состояние дел в экономике, французские финансисты заключали: «Именно этому мы обязаны наличием лучшей монетарной системы в Европе и отсутствию бумажных денег. Такое положение позволяет нам… тратить ежегодно от 120 до 130 миллионов на общественные работы».
Под общественными работами имелись в виду реставрация зданий, обновление портов, строительство дорог, мостов, проведение мелиорации, строительство общественных больниц и приютов, содержание музеев.
В Шербуре вырубили в скале порт, который теперь мог принимать высокобортные суда.
В Антверпене, где морского порта вообще не было, его построили с нуля, причем немаленький — аж на 42 линейных корабля.
Был построен современный порт в Диппу.
В порту Гавра возвели шлюз, и теперь Гавр мог принимать океанские фрегаты.
Были перестроены порты в Марселе и Дюнкерке, а также восстановлено судоходство в Шликенском шлюзе, совершенно заброшенном при королях.
Я перечисляю порты, поскольку это чрезвычайно дорогостоящие и масштабные проекты. Национальные, я бы сказал. И раз уж речь зашла о портах, скажу пару слов о дорогах, а то произнесенное мельком слово «дороги» совершенно теряется и абсолютно не воспринимается. Еще в детстве меня поразила стоимость километра нового шоссе — миллион рублей. Тогда зарплата инженера была 120 рублей в месяц, буханка хлеба стоила 18 копеек, а «Жигули» — 5500 рублей… Всегда дорожное строительство было делом дорогостоящим. И наполеоновская эпоха — не исключение.
Тем не менее за считанные годы наполеоновского правления во Франции были построены дороги:
— из Парижа до Милана через Альпы;
— из Парижа в Турин;
— из Испании в Италию.
Стоимость только этих трех дорог составила более 30 миллионов франков. А ведь кроме них были
