но муж стоял против нее, держал ее за плечи крепкими, надежными руками, заглядывал в ее глаза и говорил веселым голосом:
— Нельзя так. Нельзя замечать все до капельки. Ты же умная, не мелочная. И у тебя есть опыт многих поколений: образцы художественной литературы. Там все сказано, как надо жить, чтобы не впасть в ошибку. Семейный конфликт начинается именно с пустяков, с мелочей. Жена недовольна занятостью мужа — вот уже и начало семейной драмы. А нам с тобой наплевать на это. Мы не такие!
— Ну, хорошо, — согласилась Женя. — Тогда пообедаем в столовой кто когда сможет. Я позвоню Лине, чтобы она тебя прогнала в столовую. Меня до обеда тоже не будет дома. А может быть, и до вечера…
— Субботник? Где? — спросил Виталий Осипович, поднимая с пола свой плащ.
— На бирже, — ответила Женя. Она подняла фуражку и, надевая ее на голову мужа, вздохнула: — Я тебя совсем мало вижу.
Он снова привлек ее к себе и поцеловал, теперь уже по-настоящему, как и полагается любящему мужу. С порога он вдруг сообщил новость, с таким видом, с каким можно было бы сказать: «А на улице-то сегодня дождь»…
— Скоро на бирже хозяин будет. Приезжает Тарас. Письмо вчера получил. Тебе привет…
— И ты молчал целый день! — возмущенно воскликнула Женя. — Наш Тарас!
— Да, — ответил Виталий Осипович, не замечая Жениного возмущения. Перекладывая плащ с руки на руку, он по всем карманам разыскивал письмо. Попутно он сразил Женю еще одной новостью:
— Тарас-то, представь себе, женился.
— На Марине?
— Нет, ее зовут, кажется, Людмила, или вообще Анна. Он застегнул планшет, где тоже не оказалось письма, и, пообещав прислать его с кем-нибудь, ушел.
Дверь захлопнулась. Женя резким движением дважды повернула ключ. Фыркая, как рассерженный котенок, она возмущенно сказала:
— Так вам всем и надо!..
Это относилось к Тарасу и Марине, проворонившим свое счастье, к мужу, который совершенно не умеет быть счастливым. Счастье надо искать, за него надо бороться, беречь его надо. Каждая минута счастливая драгоценна и так же невозвратима, как прожитый день. Берегите свое счастье, дорогие товарищи!
Женя подошла к окну и с третьего этажа смотрела, как муж пробирался по деревянным мосткам и кучам глины и песка, наваленным между недостроенными домами. Все встречные здоровались с ним, он отвечал на приветствия, иногда подзывал кого-нибудь, и тот, кто был ему нужен, торопливо догонял его и некоторое время шел рядом, выслушивая приказания.
Виталий Осипович шел неторопливой, твердой походкой. Шел хозяин вершить свои хлопотливые дела.
Все, что видно из окна, и многое, чего не видно, подвластно ему. Вот эти пламенеющие на заре свежие стены с пустыми прямоугольниками окон, и ажурные мачты кранов, и машины с грузом оранжевых досок, и многочисленные фигуры людей на стенах домов и на изрытой земле — все это повинуется ему, его твердой воле.
Во всем этом тоже есть свой смысл. Здесь Виталий Осипович хозяин своего счастья, здесь он ищет, борется, творит. Это Женя отлично понимает. Она — человек труда, но никогда, ни за что на свете она не согласится жить только тем счастьем, которое дает труд. Мало этого для человека! Труд теряет всякий смысл, если нет личного счастья или хотя бы отдаленной надежды на него. Счастье труда и счастье любви нераздельны, и зачем тогда жить на свете, если любимый человек предпочитает одно какое-нибудь счастье другому.
— Не будем мелочны, — сказала Женя. — Мы оба не будем мелочны и не будем придираться к какому-то там отсутствующему поцелую и забытому письму. Мало ли что бывает в семейной жизни.
Она часто говорила сама с собой, но так, как будто говорили они оба или даже говорил он один и за себя и за нее. И ее очень радовала такая власть над ним, и его необременительная власть над ней. Она только что научилась говорить МЫ. Не Я и ОН, а — МЫ! И это новое положение наполняло ее гордостью и придавало необычайную силу ее словам и поступкам.
— Не будем ссориться по пустякам. У нас столько дел! У нас столько неприятностей. Все может быть, все может случиться, и мы еще не привыкли к тому, что у нас есть жена, которая не только создает нам нормальную жизнь, но еще и переживает вместе с нами все наши неприятности. Мы этого ничего не знаем. Мы привыкли к холостой, бросовой жизни. Мы даже не догадываемся, что жена переживает оттого, что не всегда мы жалуем ее откровенными разговорами, что чаще всего ей самой приходится догадываться, чем озабочен муж. Мы еще не знаем по-настоящему, что такое жена, подруга жизни, самый близкий человек на свете. Вот, подожди, на днях я уеду, и ты останешься один. И тебе и мне будет очень тоскливо. Но это ненадолго. Это заставит нас быть внимательнее друг к другу.
Глядя на широкую спину мужа, обтянутую старой, потертой гимнастеркой. Женя снова вспомнила Тараса и то раннее утро в тайге. Тогда, проводив Марину, одуревший от отчаяния Тарас гнал плот по таежной реке. Женя сидела на плоту и, глядя на спину Тараса, мстительно говорила: «Эх ты».
Она никак не могла освоиться с ошеломляющей новостью: Тарас женился не на Марине. А ведь любил! Такой красивый, могучий человек не смог удержать своего счастья! Значит, не мог. А возможно, и не было это счастьем.
— Эх ты! — уже без прежнего возмущения сказала Женя и, вздохнув, принялась за уборку квартиры. Это, были две маленькие комнатки и большая кухня. Стены, побеленные известкой с ярким голубым накатом, некрашеный пол и двери, которые плохо закрывались. Но все эти и многие другие мелочи — что они значили для Жени? Это был ее дом, ее первый дом, где она могла делать все, как ей хотелось.
И мебели пока тоже было мало. Привезли из города раздвижной стол, четыре стула и, что казалось Жене уже необыкновенной роскошью, зеркальный шифоньер. Она вначале даже боялась к нему подходить. Ей все казалось, что стоит открыть дверцу, как случится что-то ужасное. Шифоньер стоял холодно поблескивая зеркалом, как бы предупреждая: «Ты меня лучше не тронь».
— Ну, ты не очень-то, — тихо сказала Женя и потянула за железную петельку, свисавшую над замочной скважиной.
Дверца с легким скрипом отворилась, разогнав по стенам стремительных, сверкающих зайчиков. И ничего ужасного не случилось. Внутри шифоньера стоял приятный запах сухого дерева и клея. Там было так уютно, что у Жени пропала вся робость, и ей сразу же захотелось развесить немногочисленные свои платья в таком роскошном шкафу. Она это сделала с полным сознанием своей власти над вещами.
Кровати пока не было. Ее заменил пружинный матрац, поставленный на два низких и длинных ящика. Ночью на матраце спали, а на день Женя застилала его пестрой ситцевой накидкой, и получалась великолепная тахта. Этому ее научила Аннушка Комогорова, с которой Женя подружилась после первого субботника.
Вот и все, что успели завести молодые супруги в первый свой месяц совместной жизни. Была и кухня, но там, не считая небольшого столика и полки с посудой, пока ничего еще не стояло.
Уборка такой необжитой и необставленной квартиры не отнимала много времени, и Женя хотела сделать все как можно лучше, чтобы когда она уедет, он в каждой мелочи видел ее заботливую женскую руку. Чтобы трудно было без нее, чтобы каждая вещь в доме говорила ему: «Смотри, это она, твоя жена, поставила меня сюда, и в это время она подумала о тебе».
Этому Женю тоже научила Аннушка Комогорова. Откуда Жене, одинокой, бездомной девчонке, знать все житейские тонкости? Но когда ее учили, что и как надо делать для укрепления семейного счастья, ей казалось, что она все это давным-давно знает, но не всегда умеет применять.
Как большая яркая птица, Женя расхаживала по комнатам и, что-то напевая, стирала пыль, поправляла тюлевые занавески на окнах и продолжала думать о муже.
Да, он еще не научился семейной жизни. Он еще не знает, что такое родной дом и близкий человек в этом доме. Он, наверное, думает: все, что случается на работе, все эти неприятности, или все хорошее, можно оставлять за порогом своего дома. Он еще надеется на такую двойную жизнь: на работе одно, а
