она возвращалась домой, и пошел за ней следом.
Он говорил ей:
— Мы будем с тобой хорошо жить. Я тебя никому в обиду не дам. Делай, что хочешь. Ну, почему ты молчишь? Ты меня дешевеньким назвала. Врешь! Врешь! У меня любовь дорогая, на всю жизнь. Хочешь — завтра в загс. Ни одну я так не любил. Слово скажешь — уедем отсюда. Да не молчи ты! Не молчи!
Она шла в темноте одна, словно не было около нее никого. Она ничего не боялась.
Он забежал вперед, упал на колени. Распахнув руки и подняв к ней лицо, он исступленно кричал:
— Ну, ударь меня! Хоть ударь! Я счастливый уйду…
Она подошла вплотную к нему и остановилась, как перед пнем, возникшим на пути. Даже не смотрела на него. Просто постояла с минуту, потом свернула в сторону и пошла в темноту.
Выезжая на работу, он часто встречал ее. Один раз догнал и, круто затормозив, открыл дверцу: может быть, посмотрит в его сторону. Нет. Прошла и не оглянулась, как мимо пустого места.
Мишка затосковал. Возвратясь с работы, ложился на свою койку и закрывал глаза. Пусть все думают, что спит. Все равно говорить о своем горе ни с кем не будешь. Кто поймет причину Мишкиной злой тоски?
Никто не поймет. Ни одного такого человека нет на всем белом свете.
Как-то под вечер, возвратясь домой, увидел свет в окне кабинета Корнева. Подумал — он поймет.
В приемной комнатушке на месте Лины сидела новая секретарша Зоя Вениаминовна. Она подняла свое неестественной белизны лицо, и ее глубоко вдавленные глаза замаслились.
Из кабинета доносился угрожающий голос Виталия Осиповича и чей-то робкий лепет.
— С кого стружку снимают? — спросил Мишка.
— Агент по снабжению зашел, — ответила Зоя, — сейчас выскочит. Посидите со мной, Миша.
Он сел на скамейку у самой двери. На приглашение Зои сесть поближе он ничего не ответил. Тогда она засмеялась и какой-то игривой, развинченной походкой подошла к нему.
— Посидим — покурим, потоскуем — поскулим, два одиноких человечка.
Выпустив облако дыма, она спросила хрипловатым низким голосом:
— Хочешь, Мишечка, пригрею, тоску разгоню? Я сама, вся как есть, лютой скукой истомленная. — С неожиданной живостью она вдруг прильнула к нему толстой грудью.
Мишка хмуро сказал:
— Не прислоняйся до меня. Войдет еще кто-нибудь. Она тихо засмеялась, но в это время и в самом деле из кабинета расторопно выбежал Факт. Жирное его лицо лоснилось от пота. Рыжеватые редкие волосы потемнели и закрутились в колечки. И весь он был такой распаренный, жаркий, что казалось, над ним витает легкий банный парок.
Отдуваясь, он присел рядом с Зоей и с почтительным восхищением шепотом похвалился:
— Живого все-таки выпустил…
Мишка спросил:
— Дал копоти?
— Не бойся, и тебе хватит.
Мишка вошел в кабинет. Зоя, развинченно дергая плечами, пошла на свое место.
— Самуил Вадимович, достань мне этого парня, — попросила она.
Факт пообещал:
— Этого? Можно. Хотя твердо не обещаю…
Когда Мишка вошел, Виталий Осипович стоял у своего стола в фуражке и застегивал кнопки на планшете.
— А, Михаил! Ну, что у тебя? — рассеянно спросил он.
Мишка понял — пришел он напрасно. Но все же сказал:
— Отпустите меня. Не могу работать.
— Отдышался? Права получил — и до свиданья? А я их у тебя отнять могу. Иди.
— Не нужны мне права.
— Вот как? — Корнев удивленно посмотрел на Мишку, и ни капли сочувствия не было в этом взгляде, одно только удивление.
— На комбинат пойду работать, — сообщил Мишка.
Виталий Осипович, даже не взглянув на него, приказал:
— Не дури. Я лучше тебя знаю, где кому работать. Иди!
И стремительно вышел из кабинета, оставив Мишку одного.
Мишка рывком надел фуражку и вышел на темную улицу…
Как-то в сумерках, возвращаясь с обычным грузом, он догнал человека. Тот начальственно помахал рукой, Мишка затормозил машину и, открыв правую дверцу, угрюмо ждал, пока усядется рядом запоздалый пешеход.
Мишка сразу узнал его. Это был агент по снабжению Самуил Факт. Сняв свою грязную брезентовую кепку, Факт вытер платком вспотевшую лысину и, отдуваясь, начал задавать праздные вопросы: сколько рейсов, куда везет, не держат ли на погрузке-выгрузке.
Слова из его большого рта вылетали натужно и гулко, как пробка из детского пугача. Мишка, не отвечая, вел машину. Факт посмотрел на него и мгновенно умолк, вспомнив кратковременную встречу с этим черномазым шофером и стремительное расставание с ним.
Он поежился, деликатно прижимаясь в уголок, но вскоре понял, что шофер чем-то расстроен, не обращает на своего пассажира никакого внимания, и опасаться, значит, нечего. Предложил:
— Желательно от скуки медведика убить?
Факт привел его в избу, стоящую на околице Край-бора. В просторной комнатке сидела женщина в очень ярком халате. На ее широком, неестественно белом лице ярко выделялись блестящие как мокрый чернослив глаза и красные губы. Мишка узнал новую секретаршу Корнева.
— Зоечка, — сказал Факт, томно растягивая слова и почему-то в нос, — познакомься.
Он что-то шепнул ей, она рассмеялась и, пожимая Мишкину руку своей теплой мягкой ладонью, хрипловатым голосом сказала:
— Вот и хорошо, что пришли. Садитесь, я сейчас… У меня от всех болезней лекарство.
От выпитого вина у Мишки приятно затуманилась голова, но тоска не оставила его. Он сидел на диване, разбросав ноги, и курил. Зоя, глядя своими влажными глазами прямо перед собой, глухим, низким голосом говорила:
— Я про вас, Мишечка, все знаю. У меня было разочарование одно и на всю жизнь. Я с войны столько барахла везла, столько, что вы и представить не можете. А он такой представительный, жгучий брюнет, окончательно в любви объяснился, заговорил мне, дуре, зубы и три чемодана украл.
Факт сказал, стреляя словами:
— Умеет жить. Заметьте, халат какой на ней! Заграничный.
— Нет, как он, гад, три чемодана тащил? — удивленно спрашивала Зоя. — Ведь руки-то две… Вот и верь после этого в любовь?
Факт чокнулся с Мишкой, выпил и проговорил, вытирая большие жирные губы:
— Когда бог творил зверей и людей, у него остались всякие там обрезки. От всех по кусочку. Из них он и слепил снабженца. По виду человек как человек, а ноги у него волчьи, хитрость лисья, глаз орлиный, хватка львиная…
Мишка хмуро подсказал:
— Хвост собачий.
— Все может быть, — согласился Факт.
— Нет, ты постой, — с пьяной назойливостью приставал Мишка, — ты скажи мне: отчего одним во всем удача, а другим ничего.
— Все очень просто, — напористо объяснял Факт. — Вы, наверное, слышали: у нас строится новое общество. У нас все строится и перестраивается. Человек тоже. Берут человека и начинают перестраивать. А в каждом деле бывает брак. Пока не хватает полноценных изделий, бракованные тоже идут в дело. Ну так
