— Презренный сброд, — снова покачал головой Красс.
— Из такого сброда состоят наши легионы. А это уже реальная сила. Разве тебе не интересно знать, что думают твои легионеры? — спросил, улыбаясь, Цезарь.
— Нет. На войне они обязаны лишь выполнять мои приказы, — твердо сказал Красс, — и в случае отказа повиноваться я наказываю провинившегося. У меня не бывает времени выслушивать каждого из них.
— А ты не считаешь, что полководец, знающий, о чем думают его солдаты, становится сильнее, а государственный политик, знающий интересы своих граждан, становится просто непобедим? Подумай над этим.
— Они почти ничего не решают. Сенат — вот реальная сила. А эти… — Красс презрительно махнул рукой.
Подошедший раб быстро подал на стол кувшин, вмещавший почти конгий[117] вина, и десяток мясных лепешек.
— Здравствуй, Диотим.
Раб вздрогнул, едва не выронив блюдо. Он поднял голову, и радостное оживление осветило его лицо. Он увидел верховного понтифика Рима.
— Приветствую тебя, любимец богов, Гай Юлий Цезарь.
— Откуда этот презренный знает тебя? — подозрительно спросил Красс.
— Я часто захожу сюда. Я же говорил тебе, что люблю бывать в тавернах, общаться с простыми людьми.
— Даже с рабами, — презрительно скривил губы консуляр.
— Даже с ними, — подтвердил Цезарь, — представь себе, Красс, даже с ними.
Едва он произнес это имя, как раб вздрогнул всем телом.
— Марк Красс, — прошептал он с выражением ужаса на лице, — сам Марк Красс.
— Тебе известно мое имя? — сурово спросил римлянин.
— Твое имя известно всем, достойный, — поклонился раб.
— Диотим, — что-то вспоминая, сказал Цезарь, — твой сын по-прежнему помогает на кухне?
— Да, Цезарь.
— Позови его сюда. Пусть он познакомится с Крассом.
Раб внезапно побледнел, застыв на месте.
— Не беспокойся, — мягко улыбнулся Цезарь, — ничего не случится, позови его.
— Ты что, не слышал приказа? — спросил Красс. — Позови своего сына. В чем дело, Цезарь, для чего мне нужно видеть сына этого раба?
— Чтобы лучше знать не только римлян, но и наших рабов, Красс. Это очень важно, знать, о чем думают рабы. Иногда они знают больше, чем их собственные хозяева.
К ним уже спешил сам хозяин таверны. Заросшая клочками рыжих волос лошадиная физиономия Пинария выражала дикий восторг. Вращая своими выпученными глазами, он грохотал на всю таверну:
— Великие боги услышали мои молитвы. Они послали ко мне двух самых достойных граждан нашего города — Марка Красса и Гая Юлия Цезаря. В память об этом дне я прикажу заложить бочку лучшего вина, чтобы рассказать о нем своим внукам.
По залу прошелестели слова: «Красс, Цезарь…» Все замерли, уставившись на гостей Пинария. А тот продолжал славить богов.
— Не так громко, — заметил недовольный Красс, — ты уже достаточно накричался и в ближайшие дни можешь рассчитывать на увеличение своих доходов. Вся таверна уже слышала, кто сегодня пришел к тебе в гости. Перестань так громко славить богов, а то мы сейчас уйдем.
Цезарь начал громко смеяться: практичный Красс сразу сообразил, какую выгоду извлечет хозяин таверны из их посещения. Пинарий моментально закрыл рот. В дальнем конце зала появился Диотим, ведущий за руку мальчика лет десяти-двенадцати. Одетый в короткий темно-серый хитон, ребенок доверчиво держался за руку своего отца.
— Подойдите сюда, — кивнул Цезарь, — это твой сын, Диотим? — спросил верховный понтифик. — Я видел его всего два раза. Скажи, как тебя зовут?
— Сжалься, великий Цезарь, — задрожал Диотим, — он не сделал ничего плохого. Это я, недостойный, дал ему такое имя. Его мать была фракийка.
— Как тебя зовут? — быстро спросил Цезарь у самого мальчика.
— Спартак, — доверчиво сказал ребенок.
В зале наступила тишина. При упоминании этого имени Красс резко вздрогнул. Цезарь, напротив, откровенно улыбался. Пинарий, почувствовав, что его именитому гостю может не понравиться этот мальчик, с досады прикусил нижнюю губу. Диотим не смел смотреть на Красса и лишь бросал умоляющие взгляды на Цезаря.
— Как, ты сказал, тебя зовут? — медленно спросил Красс.
— Спартак, — снова повторил мальчик.
Даже пьяные гладиаторы, сидевшие в разных концах большого зала, смолкли, испуганно наблюдая за римским цензором и консуляром. Красс обвел глазами зал. Тишина становилась гнетущей.
— А меня, — негромко сказал он, но так, что услышали все, — Марк Лициний Красс.
Мальчик даже не испугался. Он сделал шаг вперед, продолжая держаться за руку отца.
— Ты слышал обо мне? — спросил Красс.
— Я слышал, что римлянин по имени Красс собрал много легионов и хотел разбить Спартака. Но ему не удалось победить Спартака. Тот разбил всех римлян и обратил их в бегство.
— А что было потом? — спросил снова Красс.
Левая бровь у него начала дергаться, и это заметили многие из сидевших рядом посетителей таверны. Заметил это и Пинарий.
— Замолчи! — крикнул он на мальчика и замахнулся на него. — Уходи немедленно!
— Постой, — громко сказал Цезарь, — пусть ребенок останется. Римлянин задал вопрос ему, пусть отвечает на него.
В огромном зале было слышно только прерывистое дыхание отца ребенка. Диотим внезапно упал на колени.
— Пощади его, великий Красс, — умоляюще прошептал он.
— Иди сюда, — позвал Цезарь мальчика. Тот попытался подойти, но Диотим крепко держал его за руку. Пальцы отца так сжимали его руку, что ребенок невольно вскрикнул. Испуганный Диотим на мгновение разжал пальцы, и мальчик сделал шаг к Цезарю.
— Что было потом, Спартак? — спросил Цезарь — Ты знаешь?
— Да, — мальчик бесстрашно смотрел на Красса, — потом, в последнем сражении, когда Спартака окружили со всех сторон, он сражался один с римлянами и погиб как герой. Он был великим вождем всех свободных людей, — гордо сказал мальчик, — и меня назвали в его честь Спартаком.
Недавний шум в таверне, разбитый теперь на мелкие осколки звенящей тишины, неприятно резал слух. Все смотрели на Красса, а Красс смотрел на ребенка.
— И это все? — спросил он, криво усмехнувшись.
— Пощади нас, — снова взмолился Диотим.
Красс резко встал. Все замерли, ожидая конца этого мучительного разговора. Цезарь с интересом смотрел на Красса. Тот хотел еще что-то сказать, открыл рот, но внезапно увидел взгляд Цезаря и, смешавшись, замолчал. Затем, посмотрев по сторонам, он швырнул на стол кошелек монет.
— Я покупаю у тебя, Пинарий, этого мальчика и его отца. Может, этот Спартак тоже будет в будущем знаменитым воином. Я отправлю его в свое поместье работать на кухне.
Благоразумный Пинарий понял, что сейчас не время торговаться с Крассом из-за своего раба. Он молча поклонился.
Испуганные посетители зала смотрели, как из таверны медленно выходили Красс и Цезарь. Красс вышел надменный и гордый, чуть быстрее обычного. Цезарь шел следом, как всегда спокойный, размеренным шагом, словно не замечая уставившихся на них десятков пар глаз.
Едва они вышли из таверны, как Красс тяжело вздохнул. Цезарь понимающе усмехнулся.
