— Ты ничего не поймешь.
— Почему? Я хочу знать, зачем ты покидаешь Рим?
— Ты не поймешь, — снова повторила женщина.
— Но почему ты мне ничего не рассказывала?
— Мне не о чем было говорить. Я все решила для себя лишь сегодня ночью. Ведь ты меня знаешь, Вибий.
— Куда ты уезжаешь? — почти умоляюще спросил Вибий.
— В лагерь Манлия, — коротко ответила женщина.
Это известие поразило Вибия, и он покачнулся, словно молнии Юпитера ударили у его ног.
— Катилина… — шепотом произнес он, — ты отправляешься к нему?
Женщина разозлилась.
— Да! — закричала она. — К нему. Это не твое дело, Вибий.
Каждая ночь, проведенная с Вибием, вызывала в ее памяти мучительные видения вождя заговорщиков. Образ Катилины стоял перед глазами. И сегодня ночью, когда утомленный Вибий, наконец, уснул, она твердо решила отправиться утром в лагерь Манлия.
За несколько ночных часов Семпрония смогла собрать необходимые вещи, чтобы успеть покинуть город утром наступающего дня.
Ошеломленный Вибий понял все. Он вспомнил взгляды Семпронии, обращенные к Катилине.
— Ты его любишь? — почти утвердительно произнес он.
Женщина приняла вызов.
— Да, — коротко ответила она, — и я отправлюсь прямо сейчас.
— Нет, во имя великих богов, я не пущу тебя! — закричал Вибий.
— Только не надо мне угрожать, — усмехнулась Семпрония, — ты ведь знаешь, я не из трусливых.
— Клянусь Фортуной, ты безумна.
— Не менее тебя, Вибий, — гневно ответила женщина, — и не пытайся меня остановить.
Несчастный влюбленный понял, что теряет ее навсегда. Он с трудом подавил нарастающий гнев.
— Я еду с тобой, — сказал он после мучительной внутренней борьбы.
— Что? — удивилась женщина, подходя совсем близко. — Что ты сказал?
— Я еду с тобой, — твердо ответил Вибий.
Теперь настала очередь изумиться Семпронии. Она колебалась несколько мгновений.
— Хорошо, — согласилась она, не выдавая обуревавших ее чувств. — Мы отправимся вместе. Ты смелый человек, Вибий, — добавила женщина, усмехнувшись, — может быть, в будущем… — Семпрония не договорила и быстро пошла к выходу.
Вибий, постояв немного, поспешил следом.
Ранним утром город покинула группа всадников, среди которых были Семпрония и Вибий.
Через два дня из города, наконец, выступили когорты Гая Антония. Полководец оставлял город в отвратительном настроении. Более всего на свете он желал не участвовать в этом походе, но такова была воля сената римского, и он вынужден был подчиниться.
Рядом с ним был легат Марк Петрей, командовавший первым легионом. Чувствуя состояние консуляра, он деликатно молчал. Петрей хорошо знал полководческие способности Антония и не сомневался, что в решающий момент сумеет взять командование на себя. Собственно, это и предусматривал секретный план Цицерона в случае неудачного начала военных действий против заговорщиков.
Еще один легат — тридцатилетний Гай Требоний возглавлял второй легион консульской армии. Его слишком деятельное участие в столь шумной реабилитации Цезаря не укрылось от глаз оптиматов, и он был почти единогласно утвержден на должность легата второго легиона.
Третий легион возглавлял префект Аврелий Антистий, лично попросивший об этой услуге отцов- сенаторов. Узнав от своего брата о поспешном бегстве Вибия с «блудницей» Семпронией к заговорщикам, Антистий пришел в ярость. Для ветерана римской армии подобный поступок был не просто бесчестием, а чудовищной изменой тому делу, за которое всю жизнь сражался сам Антистий. Моральное падение Вибия, по глубокому убеждению префекта, завершилось этим роковым для юноши бегством. Едва получив сообщение, Антистий немедленно отправился к консулу Мурене и попросил включить его в состав действующей против катилинариев армии. Мурена, воевавший вместе с Антистием в Азии и высоко ценивший его за отвагу и честность, сразу дал согласие, а Гай Антоний был несказанно рад получить в свою армию такого прославленного ветерана.
Антистий, сдав дела своему помощнику, присоединился к армии и выступил во главе первых двух когорт третьего легиона. Остальные когорты должны были присоединиться к армии на марше. Конницей командовал Квинт Фабий. Пятидесятилетний ветеран римских армий принимал участие еще в битвах при Херсонесе и Орхомене. Был центурионом и трибуном легионов Суллы в Греции, Азии, Италии. Вместе с Лукуллом, уже будучи легатом, воевал против Митридата. Имеющий одиннадцать ранений, Фабий отправился на войну, получив и двенадцатую, самую тяжелую, рану. Сын его рано умершей сестры, Тит Фабий, примкнув к движению катилинариев, бежал в армию мятежников. Фабий, происходивший из древнего и славного рода, не мог простить подобной измены племяннику, запятнавшему свой род, и поклялся в храме Юпитера Капитолийского собственноручно покарать отступника.
Итак, в поход вместе с Антонием отправилось более двадцати тысяч римлян, дабы начать, наконец, братоубийственную войну в долинах Этрурии.
Цезарь в качестве верховного жреца провожал войско до ворот Рима. Он был мрачен и задумчив, почти не замечая окружающих. Перспектива новой гражданской войны вновь нависла над римлянами, обещая народу римскому неисчислимые страдания и ужасы.
Но Цезаря терзали и другие мысли. Огромная, хорошо вооруженная армия Помпея готовилась вернуться в Италию.
«Как войдет в Рим Помпей? — спрашивал себя Цезарь. — По обычаям предков, как смиренный проситель, распустивший свою армию и терпеливо ожидающий милостивого решения сената на проведение триумфа? Или как победитель, вошедший, подобно Сулле и Марию, вместе со своей армией в город?!»
В таком случае Рим ждала новая война. И она обещала быть более кровавой и долгой, чем с мятежными катилинариями. В уходящей армии Антония было немало друзей Цезаря, и он искренне сожалел об их участии в такой непопулярной акции.
По указанию Петрея были посланы гонцы к претору Квинту Метеллу Целеру с требованием отрезать катилинариям дорогу на север.
Цицерон, также провожавший армию Антония, долго смотрел вслед уходящим легионерам. Теперь была очередь мечей, а тоги должны были терпеливо ждать исхода этой кровавой братоубийственной сечи.
«Кто из близких вернется домой живым?» — тревожно вопрошали в тысячах римских семей в эту ночь.
Но война уже была начата, и оставалось ждать кровавой жатвы.
Такова была жизнь и таковы были нравы в год 692-й римской эры, в год правления консулов Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурены. Или за 61 год до Рождества Христова.
Глава XXIX
Вот уже два поколения томятся гражданской войною,
И Рим своей же силой разрушается.
