вдруг понравился ей. У него был немного растерянный вид, совсем неподходящий консуляру и прославленному полководцу.
Она ничего не сказала более Атии, но, придя домой, прошла в свой конклав. Долго-долго лежала девушка у себя, не зажигая светильника, пытаясь осмыслить происшедшее с ней сегодня событие.
А Помпей, закончив триумфальное шествие, отправился к Марцеллу, где продолжал свой триумф уже в окружении своих преторов и легатов. Но девушка у портика не выходила у него из головы.
Его немного раздражало отсутствие Деметрия, обычно такого исполнительного во всем, что касалось данных ему поручений.
Домой он вернулся под утро. Вольноотпущенник не показывался ему на глаза. Рассерженный Помпей приказал найти своего любимца.
Через некоторое время сам Деметрий вошел в триклиний, где его ждал Помпей.
— Что случилось? — впервые закричал на своего любимца Помпей.
— Прости, Великий, — робко пробормотал Деметрий. — Я не смел показываться тебе на глаза.
— Во имя Марса, что случилось? — окончательно разозлился Помпей.
— Я узнал, кто эта девушка. Она свободна. Но она никогда не придет к тебе. И ты никогда не пойдешь к ней.
— Говори.
— Это Юлия. Дочь Гая Юлия Цезаря, — тихо произнес Деметрий, отводя глаза.
— Гая… Юлия… Цезаря… — изумленно пробормотал Помпей.
Выдохнул воздух. Вдохнул. Снова выдохнул. И медленным шагом, не сказав более ни слова, вышел из триклиния.
— Все равно, — прошептал он, усилием воли успокаивая себя, — сегодня я самый счастливый человек в Риме. Сегодня день моего триумфа.
А Юлия, заснувшая в эту ночь почти под утро, увидела во сне колесницу, в которой стоял ее отец. Но когда он сошел с колесницы, направляясь к ней, он вдруг превратился в Помпея. И она в страхе попыталась убежать, но сразу проснулась. И долго лежала с сильно бьющимся сердцем в ночной тишине.
Ровно через тринадцать лет после своего триумфа, день в день, Помпей погибнет, убитый предательским ударом в Египте. Но пока до этого дня еще очень далеко, и он — император, отпраздновавший свой невиданный триумф в Риме.
Глава XLIII
Так иногда средь огромной толпы возникает
Бунт, безродная чернь, ослепленная гневом, мятется,
Факелы, камни летят, превращенные буйством в оружие,
Но лишь увидят, что муж благочестьем и доблестью славный,
Близится, — все обступают его и молча внимают
Слову, что вмиг смягчает сердца и думами правит.
Триумф Помпея был одним из самых ярких и запоминающихся зрелищ в Древнем Риме за последние несколько десятилетий. Но никаких практических результатов от этого спектакля ни Помпей, ни его полководцы, ни простые легионеры не получили. Сенат по-прежнему упорно отказывался утверждать все распоряжения Помпея на Востоке и проводить аграрные законы в пользу его сторонников.
Попытки немногочисленных друзей Помпея добиться конкретного результата наталкивались на решительное противодействие обеих сторон.
Оптиматы, не доверявшие в полной мере Помпею, требовали больших уступок сенатской партии, пытаясь заставить полководца защищать интересы олигархии. В партии оптиматов было немало личных врагов Помпея, среди которых особенно выделялись Лукулл и братья Цецилии Метеллы, с сестрой которых — Муцией — полководец не так давно развелся. Несмотря на все попытки Цицерона примирить Помпея с оптиматами, сближения не происходило. Сенаторы справедливо опасались усиления влияния Помпея, и без того пользующегося огромным авторитетом в римской армии.
С другой стороны, против Помпея резко выступали популяры, не забывшие его походы в составе сулланских армий. Даже гениальные полководцы, вынужденные сражаться в армиях диктаторов, несут на себе это клеймо подозрения — ибо пролитая тиранами кровь обращает их победы в бесчестье.
За популяров выступал сам Марк Лициний Красс, враждовавший с Помпеем еще десять лет назад во время их совместного консульства. Красса поддерживали и сенаторы-популяры, в основном из сословия всадников, и у Помпея не было никаких шансов преодолеть этот двойной заслон.
Именно в это время по совету своего друга Марка Теренция Варрона полководец, памятуя удачный опыт Цезаря и Катилины, обращается к помощи народных трибунов. Один из его бывших квесторов, Луций Флавий, благосклонно отнесся к идеям новых аграрных законов Помпея и твердо пообещал провести их в сенате.
Триумфатор рассчитывал также на одного из консулов — бывшего своего легата Луция Афрания. Но все получилось иначе.
Едва началось заседание сената, как Луций Флавий попросил слова. Принцепс сената предоставил ему право выступить вне очереди, как народному трибуну.
С первых слов стало ясно, что Флавий предлагает новый аграрный закон в пользу Помпея. До сих пор в казну государства поступало около пятидесяти миллионов сестерциев прибыли. Земли, завоеванные Помпеем, давали ежегодный суммарный доход в восемьдесят пять миллионов. Именно на эти деньги Флавий предлагал в течение пяти лет покупать землю, наделяя ею ветеранов армии и флота.
Оптиматы сразу распознали уловку Помпея. Проект аграрных законов давал полководцу самую мощную поддержку по всей Италии. Тысячи людей, покупающих или выкупающих землю на деньги Помпея, славили бы его имя повсеместно. Тысячи ветеранов, обязанных лично Помпею, пошли бы за ним даже на Рим.
Первым высказался против Агенобарб. Затем Бибул. Выступивший Марцелл поддержал Флавия. Популяры молчали, не решаясь ввязываться в эту схватку. Отказывая Флавию, они теряли свой авторитет народных защитников. Красс нервничал, но благоразумно молчал, сидя на скамье.
Решительно против выступил Лукулл. Неожиданно всех поразило выступление Цицерона, поддержавшего проект Флавия. Умный политик, Цицерон понимал, как смертельно опасно полностью отталкивать от себя Помпея.
Слово попросил Катон. Цицерон, зная, как уважительно относится к славе Помпея Марк Порций Катон, обрадовался, решив, что его поддержит другой оптимат, ставший после смерти Катула одним из вождей сенатской партии.
Но он ошибся. Катон, несмотря на приверженность ценностям олигархической республики, был убежденным демократом и честным человеком.
— Как можно, — горячился Катон, — утверждать этот закон, по сути, ставящий всех нас в положение клиентов, зависящих от милости своего патрона? Как можно отдавать все на откуп одному человеку, пусть даже великому и достойному? Нам нужны деньги на содержание армии, ведение наших военных кампаний в Галлии, Испании, Азии. А нам вместо этого предлагают потратить деньги на увеличение числа сторонников Помпея.
— Я не верю, — сказал Катон с присущей ему прямотой, — что Луцием Флавием движет бескорыстие. Скорее наоборот, он лично заинтересован в успехе этих аграрных законов, ибо верно служит одному человеку — Гнею Помпею Магну. Мы не утвердили еще все распоряжения римского полководца на Востоке, решив рассматривать их в отдельности, а теперь нам наносят такой удар, как подобный аграрный закон. Я выступаю против, — жестко закончил сенатор.
