вышитым на куртке и делившим его туловище на четыре части: вертикальная полоса от паха до высокого накрахмаленного воротника и горизонтальная полоса через всю грудь от одной подмышки до другой. Он был еще молод, этот штурмовик, почти мальчишка, с белесыми кудрявыми волосами. Он встал на ступеньке, властно расставив ноги.
Видимо, он что-то скомандовал, хотя через закрытое окно ничего не было слышно. Медведи-родители замерли, а Медвежонок испуганно прижал к себе мяч. Гилликинцы послушно подошли к штурмовику. Квадлины как ни в чем не бывало продолжали свой танец, качая бедрами и выделывая поднятыми руками какие-то семафорные знаки.
Штурмовик что-то крикнул и положил руку на висевшую на поясе дубинку. Медвежонок спрятался за отца. Медведица оскалилась.
«Что же вы медлите? — пронеслось в голове у Фьеро. — Навалитесь на него все разом: двенадцать против одного. Или вы не доверяете друг другу? Или там, внутри, ваши родственники, которых замучают, если вы вырветесь на свободу? Откуда такое рабское смирение?»
Все это, конечно, домыслы: Фьеро не мог знать, что на самом деле происходит там, на школьном дворе. Он почти прилип к окну, прижал к стеклу свободную ладонь. Внизу Медведи все так же отказывались двигаться с места. Тогда штурмовик, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, взмахнул дубинкой и обрушил ее на голову Медвежонка. Фьеро вздрогнул и выронил чашку. Фарфоровые осколки разлетелись по натертому паркету.
Из-за двери, обитой зеленым сукном, появился хозяин. Качая головой и цокая языком, он задернул занавески, но не раньше чем Фьеро разглядел еще кое-что. Отшатнувшись, как будто сам никогда не охотился и не убивал зверей в Тысячелетних степях, он поднял взор и увидел в окнах школы множество бледных детских лиц. Двадцать, а может быть, и тридцать школьников, раскрыв рот от интереса, во все глаза смотрели, что происходит у них во дворе.
— Ни стыда, ни совести нет, — негодовал хозяин. — Всех посетителей мне распугают. Совсем не думают, что здесь живут честные люди, которым тоже надо что-то есть. Лучше не смотрите туда, сэр. Там нет ничего интересного.
— Взрыв в вашем зимнем саду, — произнес Фьеро. — Вам не кажется, что кто-то пытался снести стену и устроить побег?
— Даже не заикайтесь об этом, — шикнул хозяин. — Здесь даже стулья имеют уши. Откуда я знаю, кто, чего и зачем хотел? Я добропорядочный гражданин и в чужие дела не лезу.
Фьеро не стал просить другую чашку шоколада. Из-за тяжелых занавесок слышался безутешный рев Медведицы, потом он смолк, и больше ни звука не доносилось из внешнего мира.
«Случайно ли я это увидел? — спрашивал себя Фьеро, глядя на обеспокоенного хозяина новыми глазами. — Или, может, такое творилось давно, а я не обращал внимания? Может, мир открывает только то, что ты готов увидеть?»
Он хотел рассказать о случившемся Эльфабе, но потом передумал. Что-то подсказывало ему, что она слишком ценит разницу их мироощущений и если он вдруг примет ее идеалы, она отдалится от него. Этим он рисковать не мог. И все же образ штурмовика, опускающего дубинку на голову Медвежонку, все никак не покидал его мысли. Фьеро только крепче прижимал к себе Эльфабу, стараясь без слов передать ей свое чувство.
Он уже заметил, что когда Эльфаба была чем-то взволнована, то с большей страстью отдавалась любви. Дошло до того, что он безошибочно угадывал, когда она скажет: «Теперь до следующей недели». Она становилась более раскованной, пылкой, как будто просила прощения за грядущую разлуку. Так случилось и тем утром, когда Фьеро готовил кофе, а Эльфаба смазывала себя маслом, жмурясь от удовольствия.
— Милый мой Фьеро. Лапочка моя, как говорил папа. Нам надо будет расстаться на пару недель.
Фьеро кольнуло нехорошее предчувствие, что она собирается бросить его и выторговывает себе двухнедельную фору.
— Нет, ты что! — попытался возразить он. — Так нельзя. Это слишком долго.
— Нам нужно время, — настаивала Эльфаба. — Не мне с тобой — другим нам. Сам понимаешь, рассказать я тебе ничего не могу, скажу только, что наши последние планы на осень потихоньку начинают выполняться. Произойдет одно… событие, в котором я участвую.
— Какое? Переворот? Убийство? Похищение? Взрыв? Скажи хотя бы так, без подробностей. В общих чертах.
— Я не смогла бы тебе сказать, даже если б хотела, — я сама пока не знаю. Мне сообщат, что нужно сделать, и я выполню приказ. Насколько я понимаю, это сложная схема со многими участниками.
— И ты будешь стрелой? Ножом? Запалом?
— Котик, ну что ты несешь? — проникновенно, но недостаточно убедительно промурлыкала она. — Я еще слишком зеленая, чтобы на глазах у всех совершить какую-нибудь пакость. Да и потом, это было бы слишком предсказуемо. Полиция глаз с меня не спускает: там, где я появляюсь, сразу тревога и повышенная готовность. Нет-нет, мне дадут что-то второстепенное, роль простой неизвестной служанки.
— Не надо, пожалуйста.
— Ты эгоист, — сказала Эльфаба. — И трус к тому же. Ты боишься за мою незначительную жизнь, а сам даже не разобрался, хорошо я поступаю или плохо. Не то чтобы это имело какое-то значение, но пойми, ты сам не знаешь, чего просишь. И хватит об этом. Через две недели возвращайся.
— И тогда это… событие уже произойдет? Кто решает, когда оно случится?
— Я даже не знаю, что это за событие, а ты мне такие вопросы задаешь.
— Фея… — Почему-то больше ему не нравилось ее тайное имя. — Эльфаба. Неужели ты и правда не знаешь, кто стоит за вашей организацией и дергает за веревочки? Как ты можешь быть уверена, что вами управляет не Гудвин?
— Ты хоть и князь, но в наших делах совсем ничего не понимаешь, — презрительно скривилась она. — Думаешь, если бы нами играл Гудвин, я бы не разобралась? Это после того, как еще в институте я насмотрелась на плутовские приемчики Кашмери? После того, как наслушалась столько недомолвок, что теперь по одному тону их раскушу. Поверь, Фьеро, я не вчера родилась.
— Но при этом не знаешь, кто вами руководит.
— Что с того? Папа тоже не знал, как зовут его Безымянного Бога. — Целомудренно отвернувшись от Фьеро, Эльфаба стала втирать масло в живот и бедра. — Главное — дело, а не личности.
— А откуда ты узнаешь, что надо делать?
— Это тебя не касается.
— Неужели нельзя рассказать?
Она повернулась.
— Лучше намажь мне грудь, пожалуйста.
— Перестань! Это что, отвлекающий маневр?
— Вот именно! — Она звонко рассмеялась. — Иди сюда.
Было светло. Снаружи выл ветер, сотрясая стены и половицы. Небо в окне было редкого сине- розового цвета. Эльфаба отбросила свою привычную стыдливость, словно ночную сорочку, и распахнула Фьеро объятия. Как будто в страхе перед будущим здесь, на старой походной постели, она вдруг осознала свою особую красоту.
Этот порыв вместо обычной сдержанности больше всего напугал Фьеро.
Он послушно зачерпнул немного кокосового масла, нагрел его в руках и опустил ладони, словно двух мягких зверьков, на ее маленькую упругую грудь. Он чувствовал, как под пальцами набухают ее соски, видел румянец на ее щеках. Он был уже одет, но, поддавшись страсти, прижался к ней. Его рука скользнула по обнаженной спине, и Эльфаба, прогнувшись с легким стоном, приникла к нему в ответ. Фьеро спустился ниже, к ягодицам, обогнул их и продолжил на ощупь путь мимо курчавых волосков к сокровенному месту, которое притягивало его как магнит.
— У меня четверо соратников, — сказала Эльфаба, слегка отодвинувшись и давая понять, что он и так уже зашел слишком далеко. — Но никто из них не знает, кто руководит нашей ячейкой. Мы встречаемся по ночам, прикрытые маскировочными заклинаниями, которые искажают нашу внешность и голос. Ведь
