работает новая государственная машина. Вряд ли ей когда-нибудь еще представится такой случай: она не собиралась возвращаться ни в Шиз, ни в столицу.
К вечеру ведьма забеспокоилась. Что, если новая директриса пытается замять скандал? Тем более что речь шла о покушении на особу, приближенную к императору. Так ведь о ведьмином поступке никто и не узнает! Она стала перебирать в голове, кому бы признаться. Кто побежит доносить властям? Кроп? Шень- Шень? Фэнни? Или хотя бы маркграф Десятилуговья, надменный Эврик?
Уже смеркалось, когда ведьма добралась до особняка, расположенного на краю Шиза, в глубине парка или, как это теперь называлось, Императорского сада. Подобно соседним домам, он был окружен стеной, вдоль которой валялись разбитые бутылки, и имел собственную охрану со злыми собаками. С собаками у ведьмы давно был общий язык, а стену она попросту перелетела и, опустившись на террасу под возглас перепуганной служанки, вошла в дом.
Эврик сидел в кабинете, подписывал бумаги элегантным пером и потягивал желтое, как мед, виски из хрустального бокала.
— Я же сказал, что на коктейль не выйду, разбирайся сама. Неужели не понятно? — начал он и осекся. — Как вы сюда попали? Кто вы, мы знакомы?
— Конечно, знакомы. Помнишь зеленую студентку из Крейг-холла?
— Ах да! Как бишь тебя зовут?
— Раньше звали Эльфабой.
Маркграф зажег лампу: в комнате уже заметно стемнело.
— Ну садись, раз пришла, — сказал он. — Выпьешь?
— Самую малость.
Из всей их университетской компании только Эврика красил возраст. Он и в студенческие годы был невероятно хорош собой, а теперь стал просто загляденье: крепкий, осанистый, свежий, с пышными платинового цвета волосами, зачесанными назад. Умеет же человек сохранить то, чем щедро одарила его природа, — подумала ведьма, сделав глоток из предложенного бокала.
— Чем обязан такой чести? — спросил Эврик, долив себе виски. — Или сегодня день такой особый, что все повторяется?
— В каком смысле?
— А вот в каком. Гуляю я сегодня, как обычно, по парку со своей охраной и вижу, устанавливают балаган для завтрашнего представления. Народу, конечно, сюда навалит, студентов, рабочих, праздных зевак и этих болтунов из Малого Гликкуса. Труппа из подростков, увязавшихся небось за циркачами. Но главное — заправляет всем вонючий гном!
— Вонючий?
— Ну, вонючий, отвратительный, не в этом дело. Штука в том, что это тот самый гном, которого я видел, когда еще был студентом.
— Оригинально.
— Я, конечно, удивился, но значения не придал. И тут, будто из того же времени, появляешься ты. Разве ты не ходила тогда с нами в «Приют философа»? Когда нас, вдрызг пьяных, затащили на оргию, и Тиббета так отделал Тигр, что… Да ты ходила, точно.
— Нет, вряд ли.
— Разве? Маленький пронырливый Бок ходил, и Фэнни, и Фьеро, по-моему, и кто-то еще… Неужели не помнишь? Там еще была такая гадкая старуха Якль и этот гном. Они впустили нас, и бр-р — аж сейчас в дрожь бросает.
— Не может быть! — вскричала ведьма, едва не уронив бокал. — Не может быть, чтобы старуху звали Якль! Это безумие, я, наверное, ослышалась. Нет, Эврик, я отказываюсь верить, чтобы через двадцать лет ты вот так сразу вспомнил имя какой-то старухи.
— Я даже помню, как она выглядела. Темная такая, лысеющая старуха в парике, с карими глазами. Они с гномом — не знаю, как его зовут, — были вместе. Почему бы мне не помнить ее имени?
— Да ты даже мое имя забыл!
— Ты — другое дело. Ты и близко меня не пугала так, как она. — Эврик ухмыльнулся. — Ты вообще меня не пугала. Я тогда грубияном был, да? Наглецом?
— Таким и остался.
— Ха, и ты не первая, кто это говорит. Похоже, с моим опытом я могу уже претендовать на звание заслуженного наглеца.
— Я пришла, чтобы сказать тебе, что убила сегодня мадам Кашмери. — Ведьма даже поразилась, насколько правдиво звучат ее слова. — Я специально выбрала тебя как человека, которому поверят.
— Ух, зачем же ты ее убила?
— Да так, много причин. — Ведьма гордо выпрямилась. — Она это заслужила.
— Да ну? Ангел мщения никак позеленел?
— Ага. Чтоб никто не догадался.
Они обменялись улыбками.
— Кстати, раз уж речь зашла о мадам Кашмери. Когда выяснилось, что ты сбежала, она собрала нас, твоих друзей и приятелей, и прочла нам любопытную лекцию.
— Ты никогда не был моим другом.
— Меня это не спасло. Кашмери достала твою характеристику и зачитала нам отзывы разных учителей, что ты дерзкая, постоянно идешь на конфликт и противопоставляешь себя коллективу — что-то вроде этого. Точно не помню. Она даже предупредила, что ты можешь попытаться чуть ли не вовлечь нас в студенческое восстание. Что тебя всеми силами надо избегать. Нессароза была в ужасе.
— Немудрено, — хмуро проворчала ведьма.
— И Глинда тоже. Она едва не надломилась, как тогда, после того, как профессор Дилламонд упал на увеличительное стекло.
— Как? Кто-то еще верит в эту наглую ложь?
— Хорошо, хорошо, будь по-твоему — после того как его зарезали неизвестные разбойники. То есть мадам Кашмери — ты хочешь, чтобы я это сказал? Зачем ты все-таки ее убила?
— Она сделала свой выбор. У нее была возможность дать студенткам нормальное образование, а связавшись с Гудвином и занявшись промывкой мозгов, она предала всех, кто верит в свободомыслие. И потом, эта страшная женщина виновна в убийстве профессора Дилламонда, сколько бы ты над этим ни смеялся.
Ведьма осеклась. В своих словах она услышала отголосок того, что когда-то давно сказала княгиня Настойя. «Никто не определяет твою судьбу, кроме тебя самой, — внушала ей Слониха. — Выбирать тебе».
— А ты ее — убивать? — перехватил инициативу Эврик. — Кулаками-то махать каждый дурак мастер, как кричали мы в детстве, когда нас лупили те, кто посильнее. Злом ведь зла не исправишь. Слушай, оставайся-ка ты на ужин. У нас как раз гости.
— Чтобы ты успел вызвать полицию? Нет уж, спасибо.
— Делать мне больше нечего! Стану я опускаться до доносов.
Голос его звучал убедительно.
— Тогда ладно, — согласилась ведьма. — Кстати, на ком ты женат? На Фэнни, на Шень-Шень или на ком-то еще?
— Да какая разница? — ответил Эврик, плеснув себе еще виски. — Я никогда не мог удержать подобные мелочи в голове.
Кладовая у маркграфа оказалась настоящим рогом изобилия, повар — гением, вина — сказкой. Были здесь и улитки с чесноком, и жареные петушиные гребешки с кориандром и кисло-сладким апельсиновым соусом, и нежнейший лимонный торт со взбитыми сливками, от которого ведьма отхватила себе исполинский кусок. Хрустальные бокалы никогда не пустели, разговоры перескакивали с пятого на десятое, и когда маркграфиня провела насытившихся гостей в залу и усадила в мягкие кресла, в глазах у ведьмы гипсовая лепнина на потолке кружилась, как сигаретный дым.
— Да ты пьяна, — заметил Эврик.
