долго. Наверное, это даже к лучшему.
Ансельм заерзал: холод пробирал его до самых костей, тупая боль поднималась от колен выше. Но он готов был терпеть во имя спасения друга. Ради Николаса он вынесет любое страдание. Он и так переживал за него почти всю свою зрелую жизнь. Но нисколько об этом не жалеет. Его молитвы за Николаса шли из самого сердца.
Николас не виноват в своих несчастьях. Не он выбрал тропу греха. Это был выбор его отца, того самого человека, который забрал его из школы при аббатстве и сделал своим подмастерьем в аптечной лавке, по соседству с таверной, так близко от центра города со всей его скверной. Именно отец Николаса заставил его присматриваться к женщинам, выбирать подругу, которая выносит ему сына, чтобы тот продолжил семейное дело. Николас, послушный сын, отвернулся от Ансельма, а потом встретил на своем пути женщину такую порочную, что она заманила в свою ловушку трех мужчин одновременно и всех троих ввергла за собой в пучину греха. А ее дочь завершила начатое, поймав в свои сети Николаса и тем самым поставив ужасную точку в родовом проклятии.
Отец Николаса умер с горечью в сердце, видя, что сын остался холост, но при этом обременен жуткой тайной, способной разрушить все, что Уилтон-старший создал непосильным трудом за целую жизнь. Такова цена за грех. Но Николаса еще можно спасти. Красивого, благородного, любящего Николаса.
Ансельм склонил голову и обратил к Богу молитву о прощении.
Несколько недель спустя, уже после Крещения, брат Вульфстан сидел в лазарете возле жаровни и удрученно разглядывал собственную руку. Сначала в ней ощущалось покалывание, а потом она вообще онемела. И все из-за какой-то ничтожной щепотки снадобья. Если бы он добавил ее в мазь, то можно было бы распрощаться с этим светом. Неудивительно, что, проглотив лекарство, погиб его друг, а теперь еще и сэр Освальд Фицуильям. Да простит его Господь, но он даже не заметил, когда успел так состариться и выжить из ума. Вот оно доказательство, что он уже никуда не годится. Ни при каких обстоятельствах лекарь не должен применять лекарство, приготовленное чужими руками, предварительно не испробовав его. Больной умер, а Вульфстану даже в голову не пришло хотя бы тогда проверить снадобье, он просто поставил склянку на полку, словно предназначал ядовитое зелье для следующей жертвы. Да смилуется над ним Господь, но только собственная нерадивость Вульфстана погубила его друга, благородного пилигрима. А теперь еще и сэра Освальда Фицуильяма, подопечного самого архиепископа. Дева Мария и все святые, что же ему теперь делать?
Что все это значило? Николаса Уилтона уважают во всем графстве. Как он мог совершить такую ошибку? Вульфстан уставился на свою руку, и тут на него снизошло озарение. Наверное, Николас, когда смешивал лекарства, уже чувствовал себя плохо. Некоторые порошки очень трудно отличить друг от друга. Если уже тогда аптекарь был болен, разве он не мог перепутать аконит[3] с молотым фиалковым корнем?
Каждый раз, отмеряя лекарство, Вульфстан молил Господа, чтобы тот своей дланью направил его. Любое снадобье очень легко может превратиться в отраву. И все же в тот день Николас не выказывал никаких признаков болезни. Правда, когда он вошел в дом, цвет лица у него был несколько неровный, но он всегда отличался слабой конституцией, и несколько часов, проведенных в саду во время первых серьезных заморозков, не могли не сказаться. Вел он себя, однако, странновато. Этого отрицать нельзя. Но, Господи, нельзя же только поэтому подозревать человека. После многих лет доверия.
Одно было ясно: Вульфстан обязан вернуть неиспользованное до конца лекарство Люси Уилтон и поговорить с ней. Она должна понаблюдать за Николасом, когда он достаточно окрепнет и вернется в лавку. Аптекаря нельзя допускать до приготовления лекарств, пока не станет ясно, что он полностью в здравом уме и твердой памяти.
Вульфстан так разволновался к тому времени, когда добрался до аптеки, что ему почудилось, будто Люси Уилтон, как только увидела сверток в его руке, сразу догадалась о его содержимом. Но разве такое возможно? И первые ее слова развеяли подозрение.
— Подарок Николасу? Какое-нибудь новое снадобье, которое, возможно, подбодрит его?
— Если бы так, Люси, дитя мое.
Она нахмурилась, услышав, каким тоном он это произнес, и, проведя гостя в кухню, жестом указала на стул возле окна.
Вульфстан сильно продрог, но теперь, в теплом помещении, с него покатил пот в три ручья. Он промокнул лицо. Люси протянула ему кружку.
— Бесс Мерчет принесла немного эля, который варит Том. Похоже, он вам больше нужен, чем мне.
— Да пребудет с тобой Господь. — Лекарь с удовольствием принял кружку и сделал несколько больших глотков.
— А теперь, друг мой, расскажите, что случилось. Говорила Люси спокойно, но во взгляде ее читалась настороженность. Когда монах брал кружку, то отметил, что руки у женщины холодные. Хотя, конечно, это он встревожил ее, явившись непрошеным, да еще с таким серьезным видом.
— Прости меня. Я только что отошел от смертного одра. Сэр Освальд Фицуильям, подопечный архиепископа. Боюсь, меня сочтут виновным.
— Вас, брат Вульфстан?
Он отставил кружку и взял в руки сверток.
— Видишь ли, я дал ему это лекарство, но больному стало хуже, и вскоре все было кончено. Тогда я тщательно исследовал снадобье. Дитя мое, даже самая крохотная доза этого лекарства смертельна для человека.
Люси, не сводя взгляда со свертка, тихо спросила:
— И вы принесли его мне для проверки? В надежде, что ошиблись?
Вульфстан покачал головой.
— Ошибки нет, Люси.
Она взглянула на него своими чистыми голубыми глазами.
— Тогда зачем вы его принесли?
— Это то самое лекарство от тифа, которое приготовил по моей просьбе Николас в тот день, когда он заболел.
Сначала монах подумал, будто она не расслышала, потому что оставалась совершенно неподвижной. Потом Люси выдохнула:
— Милосердная Мадонна! Вы уверены?
Глаза ее расширились, она с замиранием сердца ждала его ответа.
— Я это знаю так же точно, как то, что вы обязаны снабжать ярлычком каждый пузырек в аптеке, — ответил Вульфстан.
— Я даже не думала, что у вас осталось то лекарство.
— Пилигрим умер тем же вечером, когда я дал ему лекарство в первый раз. Николас принес порцию на несколько дней. Мне казалось, будет грехом не сохранить лекарство для других больных.
— Но если вы знали…
— До сегодняшнего дня не знал. Мне даже в голову не пришло проверять его.
Люси, задумавшись, закусила губу.
— Я не знаю лекарства от тифа. Что за яд?
— Аконит.
— И вы уверены, что в том лекарстве, которое вы сейчас держите в руках, аконита столько, что можно убить человека?
— У меня до сих пор не прошло онемение в руке, а ведь я подержал лишь маленькую щепотку.
Люси поежилась, словно от холода.
— У обоих больных ныли конечности?
Вульфстан кивнул.
— У обоих наблюдалось затрудненное дыхание?
Снова последовал кивок, и Люси уронила голову на грудь.
— Прости, что усугубляю твое горе, дитя мое. Я бы ни за что не стал тебе этого рассказывать, но
