— Неинтересно без денег.
— А я про что? — Длинный оглянулся и зашептал в ухо коренастому.
Тот выслушал и полез на полку:
— Нет, поищи других.
Длинный оглядел собравшихся, подумал. Потом встал и пошел из вагона. Поезд уже набрал ход. Мехошин увидел, как парень в свитере, пропустив Длинного, пошел за ним. Немного погодя встал и он.
В спальных и купированных вагонах у раскрытых окон болтали пассажиры. Мехошин, задевая их плечом, шел по проходам. Вот и вагон-ресторан. За первым же столом сидел парень в свитере. Длинный сидел за столом один, официантка записывала его заказ.
— Селедка — первое, — говорил Длинный, — а то давай две. Потом борщ. Потом вот это — бифштекс. И…
— Кроме водки, что пить будете?
— Чай, — сказал Длинный, облизывая губы, — чай, и покрепче.
Официантка ушла. Мехошин сел через столик от Длинного.
Через несколько минут около Длинного сел грузный мужчина в распахнутой нейлоновой сорочке. Пот заливал ему глаза.
Мехошин заказал салат и бутылку минеральной воды. В вагоне-ресторане было жарко. Он все время прислушивался к разговору за соседним столиком.
— А теперь по своей специальности работаете? — спрашивал Длиппый.
— Завбазой, — скрипуче хвастал толстяк, — все начальство в Крайске знакомое.
— Выпьем, землячок. Вроде я тебя знаю.
— Выпьем. А я вас не припомню что-то. Ну, со знакомством! Меня Николай зовут, Николай Агафоныч.
— Меня — Алексей.
— Поехали.
— Рванули.
Мехошин потягивал минеральную воду.
— Ты по какой части? — расспрашивал Длинного толстяк. — Шофер?
— Я человек свободный, — солидно говорил Длинный, — пенсионер. Личную пенсию за фронт получаю.
— А какое ранение?
— Инвалид первой группы. В голове дырка есть и в желудке. Так что есть за что от государства получать.
— В пехоте служил?
— В разведке.
— На каком фронте?
— На Первом Белорусском.
— А какая армия?
— Шестьдесят пятая. Батов командующий, не слыхал?
— Нет. Я Второго Украинского. У нас Малиновский.
— Знаю. Выпьем?
Оба заметно хмелели. Однако Мехошин, следя за разговором, чувствовал, что Длинный ведет какую-то свою линию.
— И далече сейчас? — спрашивал он у толстяка.
— В Москву, — объяснял тот, — в Москву, Леха! — обнимал он Длинного. — Друг, а помнишь, как воевали? Помнишь? А теперь не ценят!..
— В Москву-то по делам едешь? — спрашивал Длинный.
— По делам-то по делам, но и по личному тоже, — откровенничал толстяк. — Хочу, Леха, купить «чайку»!
- «Ча-ай-ку»! — изумился Длинный.
— Ага, — гордясь, но не подавая виду, говорил толстяк. — Хочу, Леха, чтоб все знали, кто я такой есть.
— Так ты ее для личной надобности?
— Точно, тезка!
— Да я не Коля, а Алексей!
— Алексей так Алексей! Мне лестно, понимаешь, Леха, чтоб все видели, как Николай Агафонович Зайцев живет. Пусть видят!
— Эт верно!.. В картишки не балуетесь, Николай Агафонович?
— Нет, Алексей, не из дураков мы!
— Да я так, просто для интеллигентного человека пульку раскидать.
— Преф?
— Ну да.
— А какая твоя наличность?
— Об этом оставьте, Николай Агафонович, — хвастливо сказал Длинный, — наличность имеется. Не на «чайку», может, а на «москвича» будет.
— Пошли!
— Нет погоди, допьем.
Они допили и изрядно под хмельком встали из-за стола. Длинный, выходя, оглянулся, и Мехошин поразился трезвой зоркости его взгляда.
Подождав минуты три, встал и он. Расплатившись, не торопясь прошел по вагонам. В спальном у окна стоял парень в свитере. Он молча кивнул на купе.
За закрытой дверью слышалось:
— Беру.
— Ставлю.
— Банк.
Мехошин прошел в свое купе. Лучше всего караулить Длинного было у его места.
Все постепенно задремали. Примерно через час Мехошин, приоткрыв глаза, заметил, что Длинный встает. Он лениво побрел через вагон. Шел позевывая и оглядывая спящих. Около парня в свитере он замедлил шаг. Тот спал. Длинный зашел в туалет. Сквозь стекло двери Мехошин следил за тем, что будет дальше. Минут через пять Длинный, все так же лениво поглядывая на спящих, прошел на свое место. Через минуту он уже вовсю высвистывал носом.
Поезд мчался через просторы ночи. Вентиляторы гудели. Скоро Мехошин не столько услышал, сколько почувствовал легкий шорох и, приоткрыв глаза, увидел спину Длинного. Тот брел по вагону, одетый, но без сумки, сунув руки в карманы. Когда за ним закрылась дверь в тамбур, Мехошин кинулся к дверям. Подбежал и сотрудник в свитере.
— Что делать, товарищ лейтенант? — спросил он шепотом.
В это время сквозь грохот колес послышался удар. Мехошин рванул дверь и выскочил в тамбур. Дверь из вагона была распахнута, Длинного не было.
— Прыгнул! — крикнул, перекрывая шум колес и ветра, сотрудник в свитере.
Мехошин высунулся из вагона. Почти прижавшись к железнодорожной насыпи, сквозил лес.
— Вы — до станции! — приказал он, оборачиваясь к сотруднику. — Немедленно сообщите о случившемся. Я — за ним!
Мехошин взглянул на проносящиеся внизу кусты, на секунду завис в воздухе и… прыгнул.
Он ободрал локти и колени, и только. Выпрямившись, он потер ушибы и вынул пистолет из кармана. Вокруг глухо гудел лес, рельсы лежали далеко вверху.
Длинный спрыгнул километра полтора назад, и, по расчету Мехошина, он пошел по тропинке в сторону, противоположную движению поезда. Луна светила ясно. Тени от деревьев подрагивали на смутных полянах. Мехошин за каждым кустом видел человека. Но надо было спешить. Скоро за деревьями замелькала тропа.
