ветром с головы прохожего ротозея.
А когда грянули залпы, то загудели и море, и небо, и земля. И слов таких не найти, чтобы передать весь ужас, воцарившийся в этот миг в акватории. Плохи дела на эсминце. Лишь белые чайки отнесут матросские души к родным берегам.
Вдруг в грохоте боя расслышали на «Смелом…» звук сирены, блеснул сигнальный прожектор: «Иду на помощь!». Под прикрытием дыма и брызг подошла из клокочущих волн верная подруга — канонерка.
С береговых батарей того не увидали. Такую кашу заварили в проливе, что самим неприятельским канонирам ни черта не видно, лупят наугад — дескать, при таком плотном огне даже килька живою не выскользнет.
А «Родина» времени не теряет. Взвалила на хрупкие свои борта израненный корпус друга, подбитым тюленем обмяк он поперек задней палубы, только машет флажком: «Не вытянешь, милая. Спасайся сама!». «Нет! Только вместе!» — отвечают с «Родины».
Так, потихоньку, осев в воду по самую рубку, чадя единственной трубой за четверых, вышли они из- под огня на безопасное расстояние и взяли курс на свою базу, к славной крепости Кронштадт.
Когда беда осталась далеко за кормой, «Смелый, но глупый» пришел в себя и в восхищении самоотверженной смелостью и упорством «Родины» проникся к ней сильным чувством. И «Родина» не скрывала своей симпатии. От пережитой опасности любовная страсть заметно крепчает, и уже на подходе к родным берегам случилась между ними фронтальная любовь.
Но у войны безжалостный норов. Выйдя из ремонта, «Смелый, но глупый» сразу погиб в морском сражении, покрыв себя неувядаемой славой. А канонерка «Родина», стоя в сухом доке, вскоре родила небольшой паровой катер. Катер рос, рос и вырос в прекрасный могучий линкор «Петропавловск», названный так в честь броненосца, ушедшего из Порт-Артура в свой последний поход со славным флотоводцем адмиралом Макаровым.
Когда же юный линкор лишь появился в виду неприятельских берегов, враги пали духом, загрустили и поняли: слава русских моряков не погибает, а потому и воевать с ними бесполезно.
Так что с той самой поры против Андреевского флага гоношатся лишь идиоты да чокнутые.
ТРАГЕДИЯ НА ОРЕДЕЖИ
К холодам под Лугой появились космонавты. Они были не агрессивны и предпочитали на глаза вовсе не показываться, лишь изредка пугая грибников и заплутавших в лесу малолеток.
Космонавтам, в отличие от беспризорных, селяне симпатизировали: их пускали порой постираться и попариться в бане. Кое-где в деревнях еще помнят космических триумфаторов. Звездные братья, улыбка Гагарина — радостные фрагменты детства.
Прошла эпоха космических иллюзий. В детских садах уже не рисуют лунных пейзажей с голубым шариком Земли в космическом небе, где звездочкой помечена столица галактик — Москва. А мне уже не хочется быть ни космонавтом-пограничником, ни космонавтом — капитаном дальнего плавания. На орбите болтается всякий хлам, и вот уже не разберешь — где космонавт, а где консервная банка. Попривыкнув, мы и забыли, что где-то над головами крутятся в пространстве пара-тройка несчастных, запущенных туда месяцев на тридцать.
Сперва космонавты подавали сигналы. Потом притихли. Молча проплывали их корабли над планетой, печально глядели друг на друга в иллюминаторы забытые герои.
Постепенно техника сдавала. Пришедшие в негодность модули шлепались где попало, а их обитатели, не дождавшись ни вертолетов, ни спасательных команд, начинали нелегкий путь домой. Без денег, без билетов, без карты окружающей местности.
Добрались они и до нашей губернии.
Жил в селе Рождествено, что на Оредежи, старый дед. Жопа Алексеевич. Не в обиду ему, а просто такое у него было имя. От такого имени и судьба у деда получилась задумчивая. Люди с Жопой не водились. Ни в сельсовет на выборы, ни в милицию — никуда его не вызывали: как же такой срам в протокол писать?
В печали одиночества потянуло деда к знаниям. Выписывал он газеты, журналы по научным вопросам, вырезал из них полезные заметки и клал в папку с тесемками. Так и состарился: один-одинешенек на краю села, ощущая в себе то ли ущербность, то ли неясное превосходство свое над соседями. Неприветлив, сварлив стал. На людей волком глядит, а в душе одна надежда: как бы перед смертью хоть разок с умным человеком побеседовать. Пустое! Где ж его возьмешь — умного?
Сидит как-то вечером Жопа в избушке. Слышит — за окошком чьи-то шаги, голоса. В дверь постучали.
— Кто там?
— Это мы, космонавты. Пустите погреться и переночевать.
Так и сел дед. Вот оно! Наконец-то умные люди в его дом пожаловали. Однако отвечает им недоверчиво:
— Это надо еще проверить, какие вы космонавты. Загадаю я вам загадки. Отгадаете — милости прошу, приму с радостью. А коли не отгадаете — не обессудь, брат, так всыплю из бердана, что до самой смерти дробью срать будешь!
— Идет! Говори свои загадки.
Засуетился дед. Вынул он папку с тесемками, вырезки вокруг себя разложил. Что бы такое спросить позаковыристей? Надо ведь, чтобы и они поняли, к кому в дверь постучали: не какой-нибудь там пенек безмозглый.
Начал он загадки загадывать, а космонавты все невпопад отвечают. Что ни вопрос — все мимо.
— Что же вы за космонавты, коли на простые вопросы ответить не можете! Я в деревне живу — и то больше вас знаю.
Рассмеялись за дверью:
— А ты что думал? Мы тебе по самой современной науке докладываем. Ты же, небось, загадки свои из старых журналов вычитал, и сведения в них никак научному прогрессу не соответствуют. Эх ты, жопа.
Удивился дед: имя его им известно. Да и вправду, куда ему с космонавтами знаниями тягаться. Стало ему стыдно.
— Извините меня, старика. И верно: одичал совсем. Откинул он щеколду, отворил дверь. Вошли в дом беглые каторжники, убили Жопу и вынесли все из избы.
ЖЕСТОКАЯ ШУТКА
Из дальних странствий возвратясь, сошел на берег бравый капитан Дымов. При нем — тюки и чемоданы: гостинцы родне. Шелка, рапаны, жемчужные бусы, сушеная голова туземца, маски африканские из черного дерева, китайские вееры, японское кимоно, в маленькой коробочке — диковинный заморский зверек: морская мошонка.
Питается зверек орешками, семечками, ловко справляется с тараканами, словом, неприхотлив. Однако хлопот от него — больше, чем от живой обезьяны. Суетлив и беспокоен без меры. Вот и думает Дымов: кому бы этакое чудо пристроить?
Поначалу хотел его Главному морскому начальнику на юбилей поднести, да постеснялся. Уж больно оригинальный презент — может и не понравиться.
Сунулся было с ним домой, а жена и слышать не хочет:
— Что принес, дубина? Своего барахла мало! Она права: на балконе Дымов развел кроликов. Из
