христианского человечества; вот чем он спасется и спасет других, потому что нельзя человеку спастись одному – можно только с другими. «Братья мои, я не хочу спастись без вас», – мог бы сказать и Лютер вместе со св. Августином.
9
Пять следующих лет, от 1512 года, когда он повержен был на землю молнией – «великим светом с неба», как Павел на пути в Дамаск, до 1517 года, когда он встанет с земли и услышит, тоже как Павел: «Я… посылаю тебя, открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету» (Деяния, 26:17, 18) – все эти пять лет Лютер только и делает, что медленно, трудно, ощупью, как слепой, идет от себя к другим, от личного спасения к общему.
Осенью 1512 года он получил степень доктора Святейшей Теологии в Виттенбергском университете, только недавно основанном и посвященном «Богу, Пресвятой Деве Марии, св. Августину и ап. Павлу».[181] Это посвящение, может быть, еще один знак свыше поданный, таинственный и подобный стольким другим в жизни Лютера – указание прямого пути от Павла через Августина к Лютеру.
Северный городишко Виттенберг, триста пятьдесят домов с пятью тысячами жителей, среди унылой песчаной равнины, на берегу Эльбы, «на самом краю просвещенного мира» (in termino civilitatis),[182] по слову Лютера, сделается, благодаря ему, на сорок лет духовною столицей христианского Запада; будет два Рима – тот, старый, на Тибре, и этот, новый, на Эльбе, и между ними будет борьба на жизнь и смерть. Сколько веков продлится и чем кончится борьба, еще и мы не знаем сейчас.
В 1513 году Лютер толкует на университетской кафедре сначала Послание к Римлянам, а затем Псалмы. «После долгой, долгой темной ночи снова забрезжил день», – скажет об этих годах Лютера ученик его Меланхтон. Темная, долгая ночь – средние века; а брезжущий свет – тот самый, которым и мы живем сейчас.
подпишет Меланхтон под тогдашним портретом учителя[183] и будет отчасти прав: если это еще не «молнии», то уже зарницы будущей великой грозы.[184]
Чем отличается мертвая буква Закона от живого духа Евангелия – то, что порабощает во внешнем догмате от того, что освобождает во внутреннем опыте, – Лютер определяет с такою точностью, как это не было сделано никем за тысячу лет христианства по слову св. Августина.
«Верою оправдать человека, без вмешательства закона (justificari hominem perfidem, sine operibus legis)», – эта цель апостола Павла (Римл., 3:28) впервые снова указана Лютером, как цель всего христианского опыта.[186] Внешние дела закона – гибель; внутренние дела веры – спасение: это Лютер понял, как только что сам погибавший и спасшийся, Вся его проповедь – исповедь; что на языке, то и на душе. «Только отчаявшись в себе в делах твоих, ты найдешь покой», – это сказано от сердца к сердцу так, что этому нельзя не верить.[187]
Начинает говорить на латыни, на мертвом чужом языке, а продолжает и кончает по-немецки, на живом и родном языке. «Мы любим слушать его, потому что он с нами говорит на нашем родном языке», – вспоминает один из слушателей.[188] «Просто говорите с простыми людьми; не думайте о людях больших и ученых; думайте о маленьких, не знающих», – советует он другим и делает сам.[189] К темным людям идет, к оставленным и презренным детям Божьим, чтобы принести и им свои знания. Только что изданный великим гуманистом, Эразмом, греческий подлинник Нового Завета и только что изданная другим, еще большим гуманистом, Рейхлиным, «Еврейская грамматика» – тогдашние настольные книги брата Мартина. Новое знание соединяет он первый с новою верою, Историю – с Мистерией, как это не было сделано никем за полторы тысячи лет христианства после Павла. «К первым векам христианства вернемся – к Церкви Апостольской: только здесь лекарство от всех наших недугов; жизнь только здесь», – скажет и это он первый.[190]
В 1515 году Лютер назначен областным викарием, наместником Мейсена и Тюрингии, получает в управление одиннадцать обителей Августинова братства.[191] После главного наместника Штаупица, он, в тридцать два года, уже первое в братстве лицо.[192] Все еще вздыхает иногда о райской тишине святой обители: «О, блаженное уединение! О, единственное блаженство! О solitude beata! О sola beatitudo!» Все еще ставит в заголовке писем: «Из кельи моей», «Из пустыни (ех еrеmo)».[193] Но уединение кончилось для него; он уже весь на людях. Медленно и трудно, как слепой, ощупью, переходит от созерцания к действию.
Начал проповедывать с университетской кафедры немногим; продолжает с кафедры церковной проповедывать всем, – сначала в маленькой часовне Августиновой обители, а потом в большой приходской церкви.[194] Толпами люди сходятся слушать его не только со всего Виттенберга, но также из окрестных городов и селений. Слушают все внимательнее, верят ему все больше и ждут от него небывалого. Уходя к простому народу от ученых книжников, так же радостно чувствует он, что темная, но живая, сила народа подымает его, как чувствует пловец, что сдвинутую с мели лодку подымают глубокие воды.
10
В 1516 году Лютер пишет для диспута одного из учеников своих, Франца Гюнтера (Franz Gunther), на ученую степень бакалавра Св. Писания, девяносто пять тезисов или, как сам он их называет, «парадоксов». Греческое слово «paradoxon» значит: «странное, удивительное учение». Вот некоторые из этих стальных, раскаленных добела и все еще до наших дней, за четыре века, не потухших строк:
«После грехопадения человек подобен гнилому дереву; он ничего не может ни желать, ни делать, кроме зла».
«Утверждение, будто бы воля свободна в выборе добра или зла, есть ложь; воля – раба».
«Нет ничего в природе человека, кроме похоти и удаления от Бога».
«Мы – не господа наших дел, но их рабы, от начала до конца».
«В праведности человеческой – лишь гордость или уныние, то есть грехи».
«Грешный человек не может естественно желать, чтобы Бог был Богом, но может только часто желать, чтобы Бога не было и чтобы он, человек, сам был Богом».
«К Богу любовь в человеке неестественна и может быть только следствием непрестанной Благодати».
«Благодати в человеке ничего не предшествует, только нерасположение к ней или, вернее, возмущение».
«Проклят совершающий дела Закона; благословен совершающий дела Благодати».[195]
С этими «парадоксами» 1516 г. внутренне связаны и другие, написанные Лютером в следующем году:
«Делая то, что ему свойственно, человек всегда смертно грешит».
«Делай то-то», – говорит Закон, но человек не делает ничего. «Верь в Того-то», – говорит Благодать, и множество дел совершается».
«Все дела человеческие, какими бы ни казались… добрыми, – лишь смертные грехи; все дела Божии, какими бы ни казались… – святы».
«Эти парадоксы извлечены из ап. Павла и вернейшего его истолкователя, св. Августина».[196]
