…Он выбрался из-под обломков и сразу стал искать воду. Ее осталось немного — только смочить губы. Потом огляделся и, увидев вокруг лишь золотой песок, радостно прошептал:
— Сахара…
Когда за спиной прозвенел удивительно знакомый голосочек, Антуан даже не вздрогнул от неожиданности.
— Ты опять упал с неба?
Антуан подхватил Маленького принца на руки, и тот засмеялся, обняв его шею:
— И ты опять будешь исправлять свою неуклюжую машину? — спросил он, а потом добавил: — Я был счастлив, что приручил тебя за время нашей первой встречи. Хотя тебе, может, и приходилось после этого плакать. — Маленький принц вздохнул. — Мне тоже было грустно одному. Даже роза не могла утешить меня…
Антуан присел на обломок горячего жесткого крыла и сказал:
— Я написал о нашей первой встрече книжку. Но взрослые не поверили, что то была правда. Они назвали ее сказкой, а сейчас они снова воюют, и им некогда читать сказки…
Маленький принц грустно улыбнулся. Он примостился на остатках разрушенной стены, которую Антуан поначалу не заметил и возле которой когда-то хотел застрелить гадюку.
— Мне жаль тебя. Но ты не очень расстраивайся. Ведь тебе поверили дети. Они вырастут и уже никогда не будут стрелять друг в друга.
— Наверное, ты, как всегда, прав, — ответил Антуан.
Они немного посидели молча. Краюшка солнца окончательно спряталась за горизонт, и на желтый песок опустились легкие сумерки. Маленький принц перевязал свой золотой шарф. Потом глянул на небо.
— Скоро высеются звезды, — сказал он, и у Антуана защемило сердце. Маленький принц почувствовал это, потому что вновь прозвенел его смех.
— Ну хоть теперь ты убедился, что ТО было не так уж и страшно? Я сам тогда позвал гадюку, и она помогла мне…
Летчик молчал. Маленький принц вскочил, подбежал к нему, заглянул в глаза:
— Тебе никогда не приходило в голову, что ты тоже с другой планеты? — Не обратив внимания на отрицательный жест товарища, он заявил: — Сегодня я заберу тебя с собой. Ведь ты тоже очень одинок. Да и к тому же не можешь возвратиться на своей машине домой…
Он обеспокоенно взглянул на небо, где уже появились первые серебряные блестки, и добавил:
— Когда придем ко мне, ты, пожалуйста, дорисуй к ошейнику ремешок. А то твой барашек чуть было не съел мою розу.
Антуан кивнул, соглашаясь.
Маленький принц покопал туфелькой песок.
— Я знаю: ты сначала будешь тосковать о планете людей. Но нас ждут такие увлекательные путешествия. И кроме того, когда-нибудь ты снова сможешь заглянуть сюда…
Он сделал несколько шагов по потускневшему от сумерек песку, засмеялся, будто зазвенело пятьсот миллионов колокольчиков, поманил Антуана рукой:
— Пойдем… Я знаю неподалеку мостик…
Они отправились в бесконечность песчаных волн. Ветер, разгулявшийся под вечер, приплясывал за ними, и маленькие следы принца переливались в следы Антуана… Потом и ветер утих, присел, грустя, на оставшийся обломок крыла. Как-то необычно быстро стала просыпаться заря.
И вот прошло сорок лет. Я еще никому не рассказывал эту историю — опасался, что ее тоже примут за сказку или за ее продолжение. Но теперь все же решил рассказать. Потому что, быть может, только я и догадываюсь, куда девался Экзюпери — ведь никто так и не нашел ни его самолет, ни тело…
Если вам случится бывать в тех краях, умоляю вас, не торопитесь, задержитесь, пока над пустыней не повиснет звездный купол неба. И если к вам подойдет высокий человек с необычным взглядом широко поставленных глаз, если на его округлом лице промелькнет смущенная улыбка, вы уже, конечно, догадаетесь, кто он. Тогда — очень прошу вас — не забудьте утешить мою грусть, поскорее напишите мне, что он вернулся.
ВЗЯТКА ХАРОНУ
В юности он посмеялся над гадалкой, которая, пообещав, как обычно, несметные богатства и славу, вдруг буквально впилась глазами в его ладонь, забормотала, затем отпрянула испуганно, а на его настоятельные расспросы только и сказала: «Твоя линия жизни… Она и не обрывается, но и продолжения ей нет. Где-то ты между землей и небом будешь обретаться, милок. А такого не бывает…»
Теперь Адам убедился: не бывает, не может быть, ибо челн уже выплыл на середину реки, а он никак не мог разговорить проклятого старца. Да что там он! Вне всяких сомнений, среди миллионов, даже миллиардов пассажиров, которых уже перевез Харон, были самые замечательные люди: ученые и ораторы, властители земли и сладкоголосые певцы — служители всех муз… И никто… Господи, никто во веки веков не разжалобил этого истукана, более холодного и равнодушного, чем черные воды Стикса. Не все, конечно, пытались. Души многих и многих умирали вместе с телом, то есть становились на этом последнем переходе слепыми и глухими, более мертвыми, чем само подземное царство. Но были ведь и сильные. Были смелые и хитрые. И бунтари были, в которых дух противоречия пылал ярче даже тех далеких костров, что горят на том берегу. Все напрасно! Будь проклят этот бессмертный старый козел — полуголый и безобразный, в вонючем рубище, глухой к мольбам и стенаниям. Вода будто смола — густая на вид, тяжелая. Весла входят в нее без звука, без брызг. Медленно и неотвратимо движется челн. Времени здесь не ощущаешь, но оно, несомненно, есть и здесь — уходит, сжимается, поздно…
Ах, гадалка! Как ты ошиблась. Противоположный берег Стикса и есть конец линии жизни, хотя формально он, Адам, умер позавчера. Но почему перевозчик такой невозмутимый? Может, он глуховат и не слышит его?
— Я не хочу туда, старик, — сказал Адам как можно громче и убедительней, вынув изо рта монетку, чтобы не мешала. — Я большой жизнелюб, и мне нечего делать в царстве теней. Отпусти меня или дай хотя бы отсрочку.
Закончив говорить, Адам тотчас сунул обол обратно в рот, чтобы не нарушать погребальный обряд.
Старец молчал. Челн медленно двигался к Аиду, который отсюда виделся, не столько зловещим, сколько беспредельно унылым: громады темных, пыльных деревьев, камни и скалы, возле которых прилепилась широкая башня с аркообразным входом, за ними снова деревья и нечто белое, клубящееся — туман или дым, а еще дальше, слева, в черно-зеленом полумраке проблескивают огоньки — там, должно быть, судилище и асфоделевый луг, где ему предстоит блуждать.
Адам опять достал обол изо рта. Харон взглянул на серебряную монетку, которую Адам купил перед смертью у знакомого коллекционера. В выцветших глазах перевозчика промелькнула искорка интереса.
— Ага, заметил, — обрадовался вслух Адам. — Признайся, дружище, давненько тебе уже не платят за перевоз. Забыли обряд, забыли. А я заплачу. Столько заплачу, что тебе и не снилось. Только отпусти меня наверх. Да, люди называют это взяткой, но какое тебе, старче, дело до людей. Смотри…
Адам поспешно извлек из-за пазухи замшевый мешочек, развязал его. Даже в сиротском свете бриллианты затеплились, заиграли, как бы зашевелились на ладони.
— Здесь почти миллион… — Голос Адама дрогнул. — Я вложил в них все свои сбережения. Гонорары за репортажи, за книги… Три из них попадали в списки бестселлеров. Все… Все тебе отдаю.
Харон даже не взглянул на драгоценные камни, не повернул головы в его сторону. Будто и не слышал предложения.
Адам похолодел от ужаса. Он вдруг понял, насколько нелепа и смехотворна его попытка подкупить
