но у порога обернулась: – И пожалуйста, передайте миссис Симз, что я ей глубоко признательна. Но принять ваше предложение не могу. Я просто постараюсь каждый день уезжать пораньше. А сейчас, если не возражаете, я отправлюсь в дорогу.
Китти вышла, закрыла за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, медленно выдохнула. Нет, она ни за что не согласится оставлять сынишку у чужих людей. Даже думать об этом смешно. Да к тому же она вовсе не боится возвращаться в позднее время.
Китти уже выходила из вестибюля, когда ее окликнула одна из медсестер:
– Миссис Колтрейн, можно с вами поговорить?
Китти вздохнула и, повернувшись, увидела очень взволнованную женщину.
– Мистеру Уолласу, которого оперировали этим утром, сейчас стало хуже, – задыхаясь, сообщила медсестра. – Боюсь, одна не справлюсь. Он просит вас. Я знаю, сейчас уже поздно. Но может быть, вы бы с ним просто поговорили, как-то успокоили его. Мы пытались это сделать, но у нас ничего не получилось.
Китти, ни минуты не колеблясь, поднялась с женщиной на третий этаж. Ничего удивительного, что сестрам не под силу справиться с Фрэнком Уолласом. Наверное, никто из них никогда в жизни не присутствовал при ампутации. Еще менее вероятно, чтобы кто-то из этих сестер знал, какой уход нужен пациенту после такой операции. Ведь никто из них не был на войне. Хорошо уже то, что они хотят помогать страждущим, но им придется научиться спокойно воспринимать всякие ситуации, даже вызывающие тошноту.
Фрэнк Уоллас лежал на спине и стонал. В его распахнутых глазах застыла боль. Белая простыня, покрывавшая культю на левой ноге, была вся в пятнах крови.
– Его только что осмотрел доктор Бэтсон и дал ему немного морфия, – нервно заговорила женщина.
– Нужно сменить бинты, – резко сказала Китти. Столь раздраженный тон был неприятен даже ей самой, но говорить по-другому сейчас она не могла.
Женщина вся напряглась.
– Мы их недавно сменили, не больше получаса назад.
– Тогда сделайте это еще раз, пожалуйста. – Китти подошла к краю кровати. – Фрэнк, это я, Китти. Вы просили, чтобы я пришла? – прошептала она.
Фрэнк поднял руку и с удивившей Китти силой сжал ей запястье.
– О, Китти, слава Богу, вы здесь. – Голос его звучал тихо, еле слышно. – Когда вы рядом, я всегда чувствую себя лучше.
– Вот и хорошо, Фрэнк. Я посижу с вами, пока вы не заснете. – Она сняла со своего запястья руку Фрэнка и положила ее ему на грудь, а потом подтянула его простыню до самого подбородка.
Глаза Фрэнка, только что казавшиеся остекленевшими, теперь выражали благодарность. Китти придвинула стул и присела у кровати.
– А вы будете здесь, когда я проснусь? – с надеждой спросил он.
Китти наклонилась пониже, чтобы Фрэнк увидел ее улыбку. Она надеялась, что улыбается достаточно бодро.
– Вы, Фрэнк, почувствуете себя значительно лучше, после того как выспитесь ночью, и вам уже будет все равно, здесь я или нет. Так что, Фрэнк, лежите себе тихонечко и постарайтесь уснуть.
– …отрезали мне ногу, – с трудом выдохнул тяжкие слова Фрэнк, и в уголках его глаз появились слезы. – А я сказал, что скорее умру, чем позволю ее отрезать. И я умру. Теперь я больше не мужчина.
Китти заговорила решительным тоном:
– Если, Фрэнк, вы намерены нести чепуху, я тотчас же уйду. Вы же понимаете, что вы не первый солдат, который потерял ногу спустя много времени после войны. И вы наверняка не будете последним. Сейчас столько раненных на войне, у которых до сих пор не вынуты пули. И рано или поздно раны нагноятся, и этим беднягам будет тяжко. И вы не смейте говорить, что хотите умереть. Я не желаю слышать от вас, что теперь вы больше не мужчина. Вы даже очень-очень мужчина, Фрэнк, и я вами горжусь.
Китти замолчала и снова наклонилась к больному. Увидев, что он уже заснул, она с облегчением вздохнула. Морфий да слова утешения сделали свое дело.
Медсестра пришла в восторг:
– Вы, миссис Колтрейн, так умеете разговаривать с пациентами! У вас какой-то особый к ним подход, которого у нас, наверное, просто нет.
Китти устало поднялась.
– Это не особый подход. Просто надо дать пациентам понять, что кто-то переживает их боль вместе с ними. – Жестом показав на запачканную кровью простыню, Китти сказала: – Пожалуйста, смените простыню. Когда Фрэнк проснется и увидит кровь, это вряд ли пойдет ему на пользу.
Китти вышла из больницы и направилась к загону, где стояла ее кобыла. Уже стало темно. Нащупав уздечку и седло, она взобралась на лошадь и выехала на улицу.
Ехать верхом по городу было не так уж и плохо. Вдоль дороги горели фонари, освещая путь. Как всегда, дома и магазины навевали разные воспоминания, иногда грустные, иногда хорошие. Проезжая бакалейную лавку Дантона, Китти нахмурилась. Промелькнули затемненные окна. Джерому Дантону принадлежит половина города Голдсборо и большая часть близлежащих земель. Но никакой зависти у Китти не было, только одно-единственное желание: лучше бы она больше никогда в жизни не встречала ни самого Дантона, ни его сварливой жены.
Ночное небо было затянуто грозовыми тучами, которые время от времени пересекали зигзаги молний. Тогда на короткий миг освещалась дорога. Китти постепенно выехала из города, и теперь ее путь лежал по сельской местности. Иногда дул теплый ветерок, от которого начинала шелестеть над головой листва. Что-то зловещее было в этом звуке. Китти отпустила поводья, и кобыла двигалась своим быстрым ходом. Только бы в дороге ничего не случилось, подумала Китти. Одному Богу было известно, как ей хотелось домой.
Голова Китти стала опускаться все ниже и ниже. Господи, как бы было чудесно забраться в постель прямо сейчас! Китти выругала себя за то, что так задержалась. Пока она доберется до Мэтти, Джон уже будет спать. Мэтти начнет уговаривать Китти оставить малыша на ночь, доказывая, что забирать у нее Джона только для того, чтобы утром снова привозить сюда же, – это чистая глупость. Но для Китти было необходимо побыть с сынишкой.
Тревис. Как же она по нему скучает! Китти молила Бога, чтобы и муж так же скучал по ней. Если бы только все сложилось иначе!
Вдруг на нос Китти упала капля дождя. И это было лишь кратким предупреждением, после которого небо разверзлось и хлынул ливень. В считанные минуты Китти промокла до нитки, и никакого укрытия нигде видно не было. Непрекращающийся ливень, все усиливающиеся вспышки молний и раскаты грома напугали кобылу.
Небо взорвалось желто-белым огнем, который высветил впереди мост. И вскоре топот копыт по деревянной мостовой стал еле слышным, потому что все заглушил рокот сердитых стремительных вод реки Неузы. Эти воды вливались в глубокие болота по ту сторону моста. Нервы у Китти напряглись. Она понимала, что в такой низине кобыла может в любую минуту просто увязнуть.
Потом еще раз сверкнула молния, и Китти увидела то, что так искала, – старую бревенчатую хижину, которая когда-то принадлежала семье Орвила Шоу. Домишко и в старые времена не был роскошным, загнивал даже тогда, когда в нем жили. А теперь, в полном запустении, он просто разваливался. Тем не менее хоть и плохонький, но все-таки приют!
– Сюда, сюда, старушка! – Китти медленно направила кобылу прямо к хижине. – Мы переждем здесь дождь, пусть льет хоть всю ночь.
Лошадь подъехала к крыльцу, и Китти спешилась. Она медленно повела кобылу внутрь дома. Только бы не обвалилась на них крыша – ведь это может случиться в любую минуту! Из-за грозы все, что еще от этого домишки оставалось, теперь содрогалось и колыхалось. К счастью, внутри хижины было сухо.
Китти нашла на стене гвоздь, намотала на него поводья, а потом с удовольствием опустилась на грубый дощатый пол.
Пребывание в этой хижине напомнило Китти об Энди Шоу. Среди многочисленных детей Руфи и Орвила Энди она любила больше всех. Волосы у него были огненно-рыжие. Несмотря на то что семья бедствовала, а отец здорово выпивал, на веснушчатом лице этого юноши всегда светилась улыбка.
И снова, как всякий раз, когда Китти вспоминала милого Энди, ее опять пронзила острая боль. Энди ушел на войну с отрядом южан, но потом заявил, что поддерживает северян. Сделал он это скорее в силу своей огромной привязанности к Тревису, а не из каких-то других соображений. По крайней мере так думала Китти. И именно на руках Тревиса Энди и умер после того, как его ранило в сражении у горы Лукаут. Там же был и Сэм. Тревис говорил Китти, что Энди принял смерть мужественно, как настоящий мужчина. А ведь на самом-то деле он был совсем мальчишка.
Подумав об Орвиле, отце Энди, Китти содрогнулась. Еще никогда не было на земле человека худшего, чем Орвил Шоу, если не считать Люка Тейта, конечно. Когда-то Люк был надсмотрщиком на полях у семьи Натана. Его уволили за то, что он набросился на Китти. В отместку он и его поганые дружки увезли Китти. Среди этих головорезов был и Орвил Шоу. Банда направилась в горы Северной Каролины. Было это в мертвый сезон зимы. В приграничной зоне между Западной Виргинией и Северной Каролиной Люк чувствовал себя в безопасности. Эта территория не участвовала в войне Севера и Юга и считалась нейтральной. Люк и его люди совершали грабительские набеги. Нападая на тех, кто сочувствовал янки, они одевались в форму конфедератов, а когда грабили южан, облачались в одежды янки. По-видимому, там, где людей разделяли их политические пристрастия, Люку было очень привольно.
Именно в один из таких налетов в Орвила Шоу стреляли. Люк привез его на стоянку и приказал Китти лечить раненого. У Орвила раздробило кости локтя. Китти хорошо знала все, чему ее научил док Масгрейв, и прекрасно понимала, что в таких
