клукс-клан, мертв. Дочь Барбоу не стала давать против него показания, особенно после того, как ее младшая сестра отстрелила Джордану руку, чуть не убив родного папашу.
– Я слышал, что она стреляла в вас.
– Да, верно, – сказал Тревис с усмешкой.
Уэлби поскреб свою светло-русую голову.
– И все же мне кажется, он не должен разгуливать на свободе.
– Он не на свободе. У него своя тюрьма, в которой он будет мучиться до конца дней. Он лишился правой руки, лишился доброго имени. Главное то, что местной банды куклуксклановцев больше не существует, я в этом уверен.
Тревис опять вернулся к своему пистолету, и несколько мгновений они сидели молча. Наконец Уэлби сделал попытку возобновить разговор:
– Я слышал, у вас в Неваде большой серебряный рудник. Вы хотите снять значок шерифа? Мне казалось, человек с вашей репутацией никогда не сможет уйти с этой работы.
Тревис не ответил.
Уэлби подался вперед, глаза его блестели от волнения.
– Будь я постарше и имей такой опыт, как у вас, меня наверняка послали бы в какую-нибудь горячую точку. Здесь мне будет чертовски скучно. В этих краях вы уже навели полный порядок. Вот если бы меня послали в Калифорнию! – продолжал он. – Там сейчас такое творится! «Желтая угроза» и все такое…
Тревис оторвался от пистолета и взглянул на Уэлби.
– Вы о чем? – тихо спросил он.
Уэлби усмехнулся, радуясь, что ему наконец-то удалось заинтересовать знаменитого Тревиса Колтрейна.
– Китайцы, – охотно объяснил он, – вы же знаете, сколько их понаехало. Они работают задешево. Строительство железных дорог на Западе привлекло в страну целый отряд иностранных рабочих, но сейчас их стало чересчур много. Они забирают работу у белых, и белые обвиняют работодателей в том, что они ввозят в страну кули,[1] чтобы меньше платить за работу. Это порождает разного рода жестокости, – продолжал Уэлби, – как-то ночью толпа повесила двадцать три китайца.
Тревис вздохнул, в последний раз прошелся тряпочкой по своему пистолету и убрал его в кобуру.
– И когда только люди перестанут враждовать друг с другом? – задумчиво проговорил он. – Не негры, так китайцы! Господи, будет ли этому конец? – Он откинулся в кресле и сложил руки за головой. – Нет, Эббот, я не поеду в Калифорнию на поиски приключений. Я хочу спокойствия. Может быть, я его не найду, но хотя бы попытаюсь.
На лице Уэлби появилось сочувственное выражение, он понизил голос:
– Я слышал, вам здорово досталось, шериф. Надеюсь, вы сумеете обрести счастье.
Тревис криво усмехнулся.
– Я не говорил, что ищу счастья, только немного спокойствия.
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет, широко улыбаясь, вошел Мунроу.
– Добрый день, шериф, – сказал он, протягивая руку. – Как же без вас будет плохо! Мы, негры, никак не можем привыкнуть к мысли о том, что вы уезжаете.
– Что ж, привыкайте быстрее, – сказал Тревис, – я уезжаю завтра. Это ваш новый шериф, Уэлби Эббот. – Он обернулся к Уэлби: – Это Мунроу. Если вам когда-нибудь понадобится помощь в работе, позовите его. Он хороший парень.
Они обменялись рукопожатием, и Тревис спросил:
– Зачем ты приехал в город? Ведь ты теперь при деле. Барбоу в знак раскаяния дал тебе хорошо оплачиваемую работу.
Мунроу усмехнулся и закивал головой:
– Да, у меня сейчас хорошая работа. Барбоу даже разрешил нам с папой жить в его доме. А приехал я по его поручению. Он узнал, что в город прибыл новый шериф, и хочет поговорить с вами до вашего отъезда. Он приглашает вас сегодня вечером к нему на обед.
Тревис хотел отказаться, но Мунроу поспешил добавить:
– Мисси Элейн тоже хочет с вами поговорить. Она сказала, что, если вы не приедете, она приедет сама. Сейчас она ждет моего возвращения. Если я скажу ей, что вы отказались, она заставит меня везти ее сюда.
Тревис задумался. Он не разговаривал с Элейн с той самой ночи, когда она ранила своего отца. На судебных заседаниях ее не было. Мэрили тоже не ходила на суд, но Тревис сам приезжал к ней. Она держалась с холодной отчужденностью, и он решил больше не встречаться с ней перед отъездом из Кентукки.
– Зачем я им нужен, Мунроу?
Мунроу с улыбкой развел руками:
– Я не знаю. Там теперь все по-другому, шериф. Господин Барбоу сильно переменился. Он покаялся в грехах. Вы не знали? Как-то ночью в дом приходил священник… по крайней мере так мне сказала Роза. Так вот, приходил священник и молился вместе с господином Барбоу. Господин Барбоу вверил свою жизнь Господу. Роза говорит, он стал совсем другим человеком, хорошим человеком. По ночам она часто слышит, как он плачет у себя в кабинете. И мисси Элейн… – Он сделал глубокий вдох и продолжил: – Роза говорит, она изменилась. Понимаете, она тоже повинилась перед Богом. Она жестоко раскаивается в том, что отстрелила руку отцу, и, по словам Розы, еще больше раскаивается в том, что хотела вас убить.
Тревис невольно посмотрел на Уэлби.
Мунроу увидел, с каким видом они переглянулись, и улыбка его померкла.
– Не надо надо мной смеяться! Я знаю, что говорю. Мне сказала Роза, а Роза знает все, что происходит в доме. Приезжайте туда вечером и сами увидите, что все изменились, – сказал он с достоинством. – Ну же, решайте. – Мунроу начал нетерпеливо притопывать ногой. – Роза ужасно хочет вас видеть, и Уиллис тоже. У вас здесь много друзей, шериф, и будет нехорошо, если вы уедете, не попрощавшись с ними. Неужели вам трудно просто приехать и пообедать с господином Барбоу? – Он замолчал и посмотрел на Тревиса пронизывающим взглядом. – Да, он грешен, – произнес он тихо, многозначительно, – но если сам всемогущий Господь простил его, то и вы не можете не простить.
– Твой всемогущий Господь на то и существует, чтобы прощать, – сухо бросил Тревис, – а у меня другая работа.
Мунроу в ужасе выкатил глаза:
– Да как вы… как вы можете так говорить? В Библии сказано: «Прощайте врагов ваших», – и вы должны их прощать.
– Я никому ничего не должен, Мунроу.
Тут в дверях послышался шум, и Тревис увидел Сэма, который возился со щеколдой. Тревис быстро вскочил, распахнул дверь и придержал ее. Сэм проковылял в кабинет на своих грубых деревянных костылях.
Кивнув Мунроу, Сэм заметил незнакомого парня со знакомым значком, и на его бородатом лице появилась ухмылка.
– Так-так! – воскликнул он, опускаясь в кресло Тревиса. – Вы, стало, быть, новый шериф? Отлично! Значит, завтра с утра мы можем ехать.
– Уэлби Эббот, – представил Тревис. – Эббот, это Сэм Бачер.
Уэлби шагнул вперед и пожал руку пожилому шерифу.
– Я слышал о вас много хорошего, – сказал он, – мне здесь будет легко работать, и все благодаря вам двоим.
– Не знаю, не знаю, – фыркнул Сэм, – нарушители всегда найдутся, и белые, и цветные… – Он осекся и взглянул на Мунроу: – В чем дело, почему ты здесь? Неужели опять что-то случилось?
Пока Мунроу объяснял Сэму, зачем он приехал, Тревис стоял, отвернувшись к стене.
– Я сейчас уйду, – закончил Мунроу, – и расскажу все как есть. Что шериф Колтрейн просто не хочет приехать. Мисси Элейн сама скоро здесь появится. Она что-то хочет ему сказать и настроена очень решительно.
Сэм закатил глаза:
– Черт возьми, Тревис, не будь ты таким упрямым! Поезжай, узнай, что им всем надо, а то эта женщина притащится сюда.
Тревис резко повернулся и посмотрел на друга, сузив глаза:
– Мне нечего им сказать.
– Даже Мэрили? Неужели ты не хочешь с ней проститься? – резко спросил Сэм.
Уэлби Эббот не выдержал и расхохотался:
– Я слышал, какой вы сердцеед, Колтрейн! Поезжайте, проститесь с безутешными дамами. А я пока побуду здесь. Я же понимаю, сердечные дела – это серьезно! – Он осекся, увидев лицо Тревиса.
Мунроу благоразумно отступил к двери, предчувствуя скандал.
– О черт! – тихо пробормотал Сэм и покачал головой.
– Послушайте, Эббот, – сказал Тревис, и в тоне его сквозил еле сдерживаемый гнев, – вы бы лучше придержали свой язычок. Вы не знаете, что несете, и только это меня останавливает. В следующий раз, если вы захотите обсудить мои дела, я пересчитаю вам зубы. Мне плевать, что вам там про меня наговорили! Держите это при себе, ясно?
– П… простите, – прошептал Уэлби, судорожно сглатывая, – я же по-приятельски.
– Как бы ваше панибратство не стоило вам когда-нибудь жизни.
Тревис сидел в знакомом кабинете напротив Джордана Барбоу, потягивая коньяк и попыхивая сигарой. Ему очень хотелось побыстрее завершить этот утомительный разговор. Он еще не говорил с Элейн и не виделся с Мэрили. Время тянулось ужасно медленно.
– Я понял, каким был глупцом, – говорил Джордан, – я просил Господа простить меня, научить любить ближних и относиться к ним как к братьям независимо от цвета их кожи. Теперь я могу жить с самим собой, шериф, и мне не важно, что думают обо мне люди. Главное, что я в ладу с Господом.
Он склонил голову к правому плечу. Рукав его сюртука был аккуратно подколот под коротеньким обрубком.
– Вот что тревожит меня больше всего, – с чувством сказал он, – и дело не в том, что я лишился руки. Я воспринимаю это как кару за грехи. Но мне жалко Элейн. Она страшно раскаивается и, я думаю, будет раскаиваться до конца своих дней. Это ужасно – каждый день видеть увечного отца и знать, что сама виновата в его увечье. Я очень ее люблю, и все же мне бы хотелось, чтобы она поскорее вышла замуж, уехала отсюда и не мучилась, глядя на меня.
Тревис допил свой коньяк, радуясь удачному повороту темы.
– Кстати, об Элейн, – поспешно сказал он, – мне сказали, что она хочет меня видеть. И потом, мне скоро надо
