пробираться к дому. Было уже далеко за полдень, а ни у кого из них не было еще во рту и маковой росинки. Королевский пир должен был начаться в четыре часа и продлиться до глубокой ночи, но этого зрителям не суждено будет увидеть; публичная же часть коронации была завершена, и теперь повсюду начинались праздничные застолья.
– Я так надеюсь, что Тому удастся присоединиться к нам, – сказала Маргарет, когда они забрали своих лошадей, чтобы отправиться домой. – Интересно, он сможет приехать верхом – или ему придется плыть по реке?
– Пир будет в Уайт-Холле, – ответил ей Генри. – Не забывай, что вчера Том ехал прямо позади кроля. Если наш мальчик будет прислуживать при первой перемене блюд, он освободится часов около шести.
– А что ему надо будет делать? – с любопытством спросила Сесили.
– Он будет стоять позади короля на помосте, – объяснил Генри, – и как только какая-нибудь еда или питье коснется губ государя, Том и еще один паж должны будут поднять и держать специальную пелену над его головой. Другие слуги будут делать то же самое для королевы.
– Ему повезло! – добавила Маргарет. – Там будут еще два пажа, которым придется все время лежать перед королем ниц. Беднягам ничего не удастся увидеть.
– Я думаю, что они не будут особенно возражать; – рассмеялся Генри. – Могу поспорить, что в городе найдутся сотни мальчишек, каждый из которых с радостью дал бы отсечь себе правую руку, лишь бы удостоиться подобной чести – хоть ниц, хоть как-то иначе.
– Наверно, ты прав. О, Генри, говорят, что по акведуку в Чипсайде сегодня вместо воды будет течь вино – может быть, поедем и посмотрим?
– Что скажете, отец, Сесили? Некоторые гильдии собираются жарить на улицах целых быков, будет музыка и танцы – поедем поглядеть?
– О, конечно же, поедем! – вскричала Сесили. – Вот будет весело!
Остальные согласно закивали.
– Отлично, – улыбнулся Генри. – Только тогда мы оставим лошадей дома и пойдем пешком, а к ужину вернемся часов в пять.
Была самая середина лета, и когда Том в половине девятого вечера ехал по городу верхом, было еще светло, но тем не менее на углах улиц уже горели факелы и взлетали шутихи, соперничая с огнями костров, на которых жарились туши быков и свиней. Лондон устроил собственный званый обед, на который приглашались все желающие. По акведукам текло вино, в достатке было жареного мяса и хлеба, а также пирогов, которые пекари сначала продавали, а теперь, под влиянием бесплатно выпитого вина, начали раздавать даром.
Под музыку уличных скрипачей и рожочников на улицах танцевали пары – смеющиеся девушки были в своих лучших платьях и с цветами в волосах, а парни раскраснелись, стремясь переплясать друг друга. Вокруг бегали дети и собаки, путаясь у танцующих под ногами и вырывая куски мяса из рук людей, слишком пьяных, чтобы обращать внимание на такие мелочи. По реке на всем, что могло держаться на воде, плыли веселые компании; фонари на шестах, покачивающиеся на корме каждой лодки, бросали пляшущие блики на спокойную воду, а смех и песни эхом отдавались от зеленых берегов, мимо которых проплывали люди.
Том ехал не спеша, наслаждаясь картинами праздника. Раз или два девушки, перегнувшись через перильца нависающих над улицами балконов, пытались взъерошить ему волосы, когда он проезжал мимо, или бросали ему цветы и предлагали зайти и составить им компанию. Он улыбался в ответ и ехал дальше. Том был красивым юношей и носил богатые придворные одежды, так что давно привык к постоянным заигрываниям девушек.
В доме на Бишопсгейт-стрит его ждал теплый прием, крепкие объятия и поцелуи отца, брата и сестры, которых он не видел с тех пор, как уехал в Миддлхэм три года назад.
– А ну-ка, Том, давай побыстрее снимай это ужасное рванье, – суетилась вокруг брата Маргарет. – Где ты его только откопал?
– А, это было первое, что мне попалось под руку, – думаю, оно принадлежит одному из привратников, – но надо же мне было чем-то прикрыть весь этот малиновый атлас!
– Смотри-ка, на тебе все еще коронационные одежды!
– Тихо, Мег, не стоит оповещать об этом всю округу! Мне пришлось снять золотой плащ – я думаю, меня упрятали бы в Тауэр, если бы я стянул его из гардеробной, а мистер Козинс пронюхал бы об этом. Хорошо, что мне удалось раздобыть хотя бы камзол и панталоны, – иначе я никогда не попал бы сюда. Сесили, ты все такая же цветущая и хорошенькая, ну прямо июньская роза! Как здорово опять увидеть вас всех! А как остальные – как матушка и бабушка? И дети? А Эдмунд не приехал с вами? Ну да, надо же кому-то и за делами присматривать. А как поживает добрый старый Джоб? А мистер Дженни? А все прочие? О, вы даже не можете себе представить, как я без вас скучал!
– Твоя бабушка передает тебе, что очень тебя любит, Том, – сказал Эдуард, когда ему удалось вставить хоть слово. – А твоя мать – она будет так горда услышать, что ты участвовал в коронации!
– Том, сядь и выпей вина. Тебе пришлось проделать долгий путь, чтобы попасть к нам, – тепло проговорил Генри. – И расскажи о пире – вот, должно быть, великолепное зрелище!
– Только не тогда, когда ты лежишь ниц на помосте! Да нет, все в порядке, я шучу! Мег, забери эту паршивую собачонку, я уверен, что она собирается обглодать мою ногу, как какую-нибудь старую кость.
– Мы все тоже скучали по тебе в «Имении Морлэндов» – без тебя там стало так тихо...
– Благословенно тихо, я бы сказал, без меня и Маргарет! Мы же постоянно мучили вас и устраивали вам веселую жизнь. Мистер Дженни считал нас такими испорченными, что исправить нас могла только могила, – добрый старикан, как он там?
– Немного поседел, немного погрузнел, – ответил Эдуард. – Иной раз он засыпает прямо на уроке. Если бы Пол не был таким послушным ребенком, то уже давно носился бы сломя голову по всей округе, ибо, я уверен, мистеру Дженни не удалось бы справиться с ним. Но Пол – просто ангел, и когда учитель просыпается, то обнаруживает, что мальчик сидит перед ним тихо, как мышонок, и терпеливо ждет его пробуждения.
