домой. Очень скоро скончался его отец, и юноше пришлось, согласно завещанию покойного, принять на себя управление плантациями и опеку над своими малолетними сестрами - двумя очаровательными девочками, которым принадлежала равная с ним доля наследства, состоявшего из земли и рабов.
Плантация Карльтон-Холл отнюдь не находилась в таком запущенном и истощенном состоянии, какое бросалось в глаза при взгляде на соседние плантации. Она выглядела значительно лучше, чем в те времена, когда я еще жил и работал там.
Строения содержались в полном порядке, а домики рабов были так удачно сгруппированы и имели со своими садиками такой приветливый вид, что не только не производили мрачного впечатления, обычного для негритянских поселков, но даже служили украшением плантации.
При скрытности, свойственной рабам, очень трудно бывает разобраться в их подлинных чувствах. Но здесь нельзя было усомниться в искренности и теплоте, с которой все - мужчины и женщины, юноши и старики - встречали мистера Мэзона. Стоило посмотреть, с каким радостным визгом сбегались к нему все ребятишки на плантации! Мы навестили их в так называемой школе, где они собирались и хоть и не учились ничему, но проводили время под надзором почтенной сгорбленной старушки с седой головой, которую они называли 'бабушкой'. Сердце радовалось при взгляде на них. Здесь были трех-четырехмесячные крошки на руках у маленьких 'нянек', с трудом державших их на руках, и дети постарше - до двенадцати-четырнадцати лет. Все они были чисто и опрятно одеты, - этого почти не бывало на других плантациях. В распоряжении старших детей находился обширный участок подле школы, где они играли и шалили сколько было их душе угодно.
Единственное, чему 'бабушка' обучала их, было 'умение прилично держаться', и - по крайней мере в присутствии посетителей - наставления ее, подчас самые неожиданные и забавные, не иссякали ни на мгновение.
Звание 'бабушки', как пояснил мне мистер Мэзон, в данном случае не было просто признаком уважения. Она ив самом деле была бабушкой, прабабушкой и даже прапрабабушкой большинства ребят, резвившихся вокруг нее.
Сам мистер Мэзон звал ее тетушкой Долли и обращался с ней так почтительно и ласково, словно она была его родной матерью. Она, по его словам, вполне заслужила такое отношение, - ведь она явилась основным источником благосостояния его семьи и его самого. На первые деньги, заработанные его отцом лет пятьдесят тому назад, была куплена тетушка Долли. В то время она была молодой женщиной, матерью троих детей. Позже у нее родились еще дети - всего двенадцать человек, и все одни девочки. Дочери ее также произвели на свет множество детей, и все население как Карльтон-Холла, так и Поплар-Гроув состояло из потомков этих женщин.
Надо добавить, что отец мистера Мэзона был человеком до чрезвычайности щепетильным и за всю свою жизнь не продал ни одного раба. Он и не покупал ни разу в жизни других рабов, кроме тетушки Долли, которая на торгах упросила его сделать это, и некоторого числа видных и порядочных мужчин-негров, которые стали впоследствии мужьями его рабынь.
Система управления, установленная на плантациях мистера Мэзона, введенная в свое время его отцом, но затем улучшенная им, резко отличалась от всего того, что мне приходилось видеть на других плантациях, если не считать, в некоторых отношениях, майора Торнтона, которому я когда-то принадлежал.
Мистер Мэзон не держал управляющего и руководил работами сам, опираясь только на двух помощников, - на каждой из двух плантаций он держал по одному человеку в помощь себе. Оба были люди образованные, умные и гуманные; мистеру Мэзону пришлось потратить немало труда в поисках подобных людей, а затем на то, чтобы приучить их к делу.
Все работы и вся жизнь на плантации были распределены точно по часам. Одежда и пища отпускались в достаточном количестве и вполне удовлетворительные по качеству. Задания, возлагавшиеся на каждого рабочего, были умеренные.
Плеть пускалась в ход лишь в исключительных случаях, да и то главным образом только в наказание за преступления, которые рабы совершали по отношению друг к другу, а не за преступления, нарушавшие права хозяина.
- Вспомните, - сказал мне как-то мистер Мэзон, - что я ведь не только управляющий плантацией, но также и судья, на которого падает обязанность разбирать все внутренние распри и столкновения. По существу, самый перегруженный обязанностями раб на плантации - это я. Как вы думаете, много ли нашлось бы в Северной Каролине плантаторов, которые бы согласились принять от меня мои поместья, если б им было поставлено условием управлять ими на тех же началах, на которых управляю ими я?
Чтобы заставить своих невольников работать, мистер Мэзон охотно прибегал к поощрениям. Рабы были разбиты на восемь или девять 'классов', в зависимости от их способностей или трудолюбия, и каждый раб в данной группе мог быть в силу своих заслуг передвинут в другой, высший класс. Каждый класс, в зависимости от количества и качества произведенной работы, пользовался соответствующими льготами и отличиями. Самый низший класс носил название 'класса лодырей', и остальные как огня опасались быть зачисленными в эту группу. Исключение составляли лишь несколько безнадежных лентяев, которые бессменно состояли в ней и служили мишенью для острот всех рабочих плантации.
Ежегодно после окончания жатвы устраивался большой костюмированный праздник, где участники также распределялись в зависимости от своих заслуг. Наиболее заслуженным предоставлялось право первыми выбирать себе костюмы. Нельзя, правда, сказать, чтобы эти костюмы отличались особым разнообразием. Нарядиться можно было генералом Вашингтоном в треуголке и с огромной саблей, можно было также облачиться в платье, весьма смахивавшее на платье покойного отца мистера Мэзона, а в последнее время, после избрания в президенты генерала Джексона, большим соблазном было изображать и этого именитого гражданина.
Мистер Мэзон выплачивал своим рабам небольшое вознаграждение за работу, проделанную ими сверх задания, и возможность купить какие-нибудь вещи, в которые можно было бы нарядиться на этот бал, также служила способом поощрения, особенно для женщин.
Среди рабов попадались великолепные актеры. Они мастерски изображали некоторых солидных окрестных граждан - врачей, судей, управляющих и даже священников. Мистер Мэзон уверял, что многие из них играли не хуже всяких знаменитостей, которых ему приходилось видеть в Нью-Йорке и в Лондоне. Самую мысль дать им возможность выступать на сцене, хотя бы для развлечения своих сотоварищей, ему подсказал один плантатор из Индии, с которым он познакомился в Англии.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Через несколько дней после моего прибытия в Карльтон-Холл я вместе с мистером Мэзоном, относившимся ко мне очень дружески, поехал в Поплар-Гроув.
От невольничьего поселка сохранился только маленький домик, выстроенный миссис Монтгомери для меня и Касси. В этом доме родился наш ребенок. У входа еще виднелся куст жимолости, посаженный Касси в память этого радостного дня. Сейчас он весь как-то изогнулся, ветви его скрючились, и он казался старым и ветхим.
Крохотный садик перед домом и сейчас содержался в полном порядке, и мне показалось, что я узнаю кусты роз, которые мы когда-то посадили здесь.
Мистер Мэзон не мог, разумеется, угадать, какие чувства наполняли мое сердце, когда мы проезжали мимо этого дома. Как хотелось мне остаться одному! Я с трудом удержался, чтобы не соскочить с лошади и не вбежать в дом. Господи! Мне казалось, что я сейчас вновь увижу жену мою и сына!…
Мистер Мэзон между тем рассказывал мне о том, что применявшаяся им система давала ему не только душевное удовлетворение, но и значительно повысила доходность плантации. Он уже почти освободился от закладной, тяготевшей над поместьем.
Я поздравил его с успехом и с тем, что он нашел путь к разрешению проблемы, которую я, на основании всего виденного мной, считал неразрешимой, - а именно - сделать жизнь на плантации терпимой и для рабов и для хозяина.
Мистер Мэзон, казалось, был польщен моей похвалой, но все же в сомнении покачал головой.
