Ждать им пришлось недолго.
Истинная история происхождения Ислама была предметом научных дискуссий на Израиле-3 лет сто назад, а сейчас каноны определились и не вызывают сомнений. Но, канонизировав известное, современная историография не нашла ни единой возможности связать явление Мусы Шарафи в Мекке середины VII века христианского летоисчисления с историей Исхода. По мнению Ицхака Садэ (Институт религий, Израиль-2), история курайшитов принципиально независима, поскольку в те времена Код не мог быть прочитан даже на мутационном уровне. Во временные пластовые сдвиги Садэ не верит, поскольку, видите ли, современная физика не дает им адэкватно-непротиворечивого описания.
Можно подумать, что процесс Творения современная физика описывает на удовлетворительном уровне.
Код предстояло распространить среди всех людей на планете, и кто ж это мог сделать, кроме евреев, чьи гены изначально содержали необходимую генетическую информацию? Евреи, потомки которых — из колена Исмаила — стали прародителями арабской нации. Ислам рассеял Код по планете не хуже, чем иудаизм. Есть еще и христианство, но о нем — потом.
Пребывание Мусы Шарафи в реальном прошлом документировано (см. подборку материалов в хранилище Института физических измерений на Израиле-7), неясны были лишь интерпретации. Надеюсь, что читатель, не скованный догмами ортодоксальной историографии, догадался о том, что произошло четырнадцать лет спустя после явления Мусы Шарафи в храм Каабы, в августе 670 года, когда Муса- Абдаллах, сын Абд аль-Муталлиба, муж Амины, возвращался в Мекку из поездки в город Дамаск.
И.Д.К. с Йосефом выловили караван в пустыне, а Ричард, находясь на грани измерений и готовый поспешить на помощь, фиксировал подробности этой первой операции, связанной с проникновением в реальное физическое время.
И явились они пред взором Абдаллаха, и тот простерся ниц, не зная — радоваться спасению или печалиться расставанию.
— Я хочу увидеть своего сына, — закричал он. — Моя Амина должна родить со дня на день!
— Почему ты думаешь, что у тебя родится сын? — спросил Йосеф.
— Я люблю Амину, — помолчав, ответил по-арабски Муса Шарафи, Абдаллах, сын Абд Аль- Муталлиба, — я люблю ее как цветок в пустыне ранней весной, а любовь всегда рождает мальчиков. Мы хотели сына, как могло быть иначе?
— Как… как ты собираешься назвать сына? — спросил Йосеф и замер в ожидании ответа.
— Мухаммад, — сказал Абдаллах. — Я хотел сам воспитать его. Я хотел внушить ему, что Бог един. Я хотел, чтобы курайшиты поняли, в чем истина мира, чтобы они перестали поклоняться идолам, как сделали это вы, евреи. И разве не того же требует Код? А ты… вы…
Абдаллах сжал кулаки и встал, но злость, вспыхнувшая в его глазах, сменилась мгновенной тоской — он вспомнил любимую свою Амину, оставшуюся вдовой, и отца своего с матерью, и братьев с сестрами, и Мекку вспомнил он, город юности с шумным базаром и храмом Каабы, и перевел взгляд на пологий холм, неподалеку от главного лагеря, на серо-голубое небо Саграбала, на лица людей, которых он любил уже многие века, но когда-то и ненавидел тоже, и хотел погубить, и ощущение это на мгновение вернулось, взорвалось яростью и рассеялось в воздухе, как рассеивается до полной неразличимости даже непредставимая мощь ядерной ударной волны.
Он хотел домой.
— Что ж, — сказал Йосеф, обращаясь скорее к самому себе, чем к Мусе,
— ты передал своему сыну по наследству то, что мог. Он привел людей к единому Богу. Аллах — имя ему.
— Аллах, — повторил Муса, прозревая.
— Этот испанец, — сказала Людмила, — объявился на Саграбале в тот самый момент, когда ты, дорогой Илюша, начал свой поиск в красном пятне.
И.Д.К. поднял голову — пятно, дверь в провал времени, висело под облаками и едва заметно колыхалось.
— Удалось ли установить какую-нибудь закономерность? — спросил он. — Эти воскресшие — они из разных эпох или из одной?
— Из разных, — сказала Людмила. — И у меня вовсе не создалось впечатления, что первыми воскресают праведники.
— Вот теперь, — подал голос Йосеф, — можно начать восстановление Третьего храма.
— Мы, — ответил И.Д.К., — начали строить Третий храм в тот момент, когда воскрес Лопец.
Йосеф посмотрел И.Д.К. в глаза.
— Послушай, — продолжал И.Д.К., — в нашей десятке ты единственный, кто был близок к Творцу всю жизнь. В плоть и кровь твою вошла привычка говорить с Ним в определенное время, совершать определенные действия, выполнять заповеди, начертанные Им.
— Я понял тебя, — подумал Йосеф. — Я не произнес ни единого благословения после того, как оказался здесь, на Саграбале. Я ни разу не подумал о том, что здесь нужно построить синагогу. Я ни разу не пожелал наложить тфилин и не пожалел о том, что у меня нет моего привычного талита. Все так.
Он помедлил, обратившись за поддержкой не к И.Д.К., но к Мусе, который сидел на пороге своей лачуги и глядел в серое небо с равнодушием отшельника, давно утратившего связи с жизнью. Мысль Мусы уловили все:
— Ты говорил с Ним, Йосеф. И я говорил с Ним. Потому ты и не молился Ему, уйдя с Земли. И я тоже ни разу не совершил намаза. Вместо этого мне захотелось…
Он перешел от словесной речи к образной, и все увидели глазами Мусы пыльную Мекку, храм Каабы, и женщину, чем-то неуловимо похожую сразу на Людмилу, и Дину, и Джоанну. Женщину звали Амина, она умерла полторы тысячи лет назад, родив пророка, и теперь, сидя на пороге своего дома, Муса, отец Мухаммада, ждал воскрешения своей жены.
— И сын твой Мухаммад вернется тоже? — спросил Йосеф, и Муса улыбнулся печально, он понял скрытый смысл вопроса. И ответил:
— Пророк вернулся. Он там, где Мессия. — Подумав и найдя в глубине сознания слова, близкие к объяснению смысла, Муса добавил: — Мессия и Пророк создают каркас Мира. Саграбал — связь между ними и материальными измерениями. Именно эту задачу в прежние времена выполнял Храм. Значит…
— Значит, — подхватил Йосеф, — мы сейчас делаем то, что делал Первосвященник в обоих Храмах. Осуществляем связь материальных измерений с нематериальными сфирот. И не нужно мудрствовать. Мертвые воскресают, и наша задача — принять их в мир.
И.Д.К. с Диной проводили ночи на той опушке, где они впервые увидели Стену имен. От Стены, перерезавшей планету надвое, остался слабый след — казалось, что в воздухе проходит невидимая граница. В ночные часы Вселенная съеживалась до нескольких простых измерений — взгляд, мысль, любовь, нежность, страсть.
— Я очень боялась, что Люда будет ревновать и все разрушит, — сказала однажды Дина, нарисовав образ разъяренной фурии — женщины с горящим взглядом и длинными жилистыми руками. — Как хорошо, что она встретила Илью!
— Хорошо для них или для нас? — улыбнулся И.Д.К.
— Наверное, больше для нас, чем для них.
— Ты… ты больше не боишься за Илью и Хаима? — спросил И.Д.К., он знал, что Дина уже несколько раз пробовала отыскать сына по тем вешкам, которые показал Андрей. Попытки не удались, но Андрей время от времени разговаривал с Хаимом, точнее — получал от него мысленные послания, из которых следовало, что мальчику хорошо, и он вовсе не жаждет встречи с мамой.
— Ну… — сказала Дина, помедлив, — если и боюсь, то только одного.
Она показала — чего именно. Дина боялась монстров. Многолапых существ с тремя головами, зловонно дышавших и пожиравших все живое.
— О чем ты? — изумленно подумал И.Д.К.
— Это может произойти в любую минуту, — подумала Дина.
— Не может, — уверенно сказал И.Д.К., но его уверенность Дину не обманула.
— Что ты сможешь сделать, если это случится? — спросила она, и «это» немедленно спроецировать в
