Думаю, это станет понятно из дальнейшего.
Небо было голубым, чуть блеклым у горизонта, и редкие перистые облачка, похожие на резвящихся гусениц, казались будто налепленными на невидимое стекло, отделившее воздух, подкрашенный разбавленной краской, от пустоты, в которой висело, опираясь на твердые лучи, слепящее южное солнце.
Андрей зажмурил на миг глаза, ощущая себя вновь мальчишкой на планете Земля и не понимая — нравится ли ему это прежнее и уже забытое ощущение.
Он был на Земле — так подсказывала интуиция. Он стоял посреди асфальтового шоссе, ноги его были босы, а курточка — та самая, в которой он приехал с мамой в Израиль, — жала в плечах.
Путь. Он погнался за Хаимом и оказался здесь и сейчас. Где и когда? Андрею показалось, что он слышит слабеющий голос, будто эхо собственных мыслей. Хаим уходил, возможно, он даже решил, что спрятался, наконец, от Андрея и, следовательно, победил в их нехитрой игре.
— Погоди! — сказал Андрей, но Хаим уже не слышал.
Андрей был на Земле — теперь он мог утверждать это, полагаясь не только на интуицию. В двух десятках метров от него шоссе было перегорожено шлагбаумом, а дальше начинался город — серые, в основном двухэтажные, дома с плоскими крышами и надписями на фасадах, сделанными прямо на камне выпуклыми красками. Какие-то иероглифы, похоже на японские, а может, и на китайские. Город выглядел чужим, а солдат, который направлялся к Андрею, на ходу стягивая с плеча автомат, казалось, не мог иметь к этому городу, к этому небу и вообще к этой жизни никакого отношения.
Асфальт был теплым, но мелкие песчинки неприятно впивались в кожу, и Андрей представил, что на ногах у него кроссовки фирмы «Адидас». Ступням сразу стало удобно и легко, Андрей сделал несколько шагов навстречу солдату, пытаясь, между тем, обнаружить в собственном подсознании ответ на два простых вопроса: где и когда?
Солдат быстро заговорил на непонятном Андрею языке, показывая на домик, стоявший метрах в десяти от шлагбаума. Андрей пожал плечами и пошел за солдатом, надеясь, что сможет получить ответы не только на два простых вопроса, но и на один, более сложный: что ему теперь делать?
Город, в который вливалась дорога, казался вымершим — не только потому, что ни на улицах, ни в домах не было заметно никакого движения, безжизнным казался сам воздух. Андрей не смог бы определить точно свои ощущения, но они были именно такими: безжизненный воздух накрыл прозрачным куполом безжизненный город на безжизненной земле.
Земля совсем недавно была Израилем.
Убеждение явилось внезапно, и Андрей не стал разбираться в причине. Ясно, что он подсознательно прочитал мысль либо этого солдата, либо кого-то из его начальников, расположивших свой наблюдательный пункт в домике у шлагбаума.
Домик был выбеленным двухэтажным строением с маленькими окошками, будто бойницами в стене средневековой крепости. Над дверью висела вывеска, и Андрей на этот раз сумел прочитать ее, а точнее, понять ее значение, отраженное в мыслях сопровождавшего его солдата. Надпись гласила: «Контрольно— пропускной пункт Назарет-7».
Город не мог быть Назаретом — тем Назаретом, что запомнился Андрею, когда он с мамой проезжал по узким кривым улочкам в огромном автобусе, который, казалось, был шире не только улиц, но и центральной городской площади, но, тем не менее, продирался сквозь теснотищу со скоростью горного потока, не разбиравшего, есть ли на его пути преграда. Он ехал тогда из Кацрина в Кфар-Хабад, и это был последний день на Земле.
Город, отделенный шлагбаумом, не мог быть Назаретом еще и потому, что, даже покинутый, он оставался бы арабским, в нем жил бы дух его строителей, неосязаемый, но вполне ощутимый для любого человека Кода. Этот город был просто скоплением кубических строений с окнами и надписями.
Так и не разобравшись в своих ощущениях, Андрей вошел в сумрак КПП, попав сначала в небольшой холл, где за компьютером сидел еще один солдат, а потом — в длинную комнату, где и был оставлен наедине с начальником. В погонах Андрей не разбирался, тем более, что армия была японской, он знал теперь это совершенно точно, успев пробежаться мысленно по базе данных, запечатанных в тесном пространстве жесткого диска. Он не стал запоминать все — ни к чему, — но ухватил основное, сосредоточившись не столько на тактических армейских заготовках, во множестве разбросанных по ячейкам памяти и пригодных на все случаи жизни от ядерной атаки до нашествия вампиров (было и такое в одном из файлов!), сколько на географических и исторических сведениях, выдернутых по крохам и с трудом соединенных в некую единую структуру, позволявшую сделать логически непротиворечивое заключение.
Офицера, смотревшего на Андрея тусклым взглядом озверевшего от безделья начальника, звали Юси Акахира, он руководил шестым экспедиционным корпусом и жутко — вот уже вторую неделю! — тяготился своим новым назначением, потому что терпеть не мог гражданских, а между тем, именно гражданским населением надлежало ему командовать в ближайшем будущем.
— Кто такой? Имя? — резко спросил Акахира, но заданный вслух вопрос был лишь попыткой отвлечь самого себя от зудевшего в подсознании страха. Офицер боялся, и чем ближе подходил Андрей к столу, на котором, кроме плоского терминала компьютера лежали несколько дискет от биопроцессора, тем более осознанным становился страх, и наконец, Андрей сумел разобраться в причине.
Акахира видел, что перед ним европеец. Следовательно — один из людей Кода. Что он здесь делает? Акахира не спрашивал себя, каким образом человек Кода, представитель племени, покинувшего Землю полвека назад, оказался здесь, вблизи от лагеря перемещенных лиц Назарет. Вопрос не имел смысла — любой из людей Кода мог оказаться где угодно. Здесь или в Токио.
Людей Кода не понять, они и не люди вовсе. Приказ, которому уже больше трех десятилетий и который никто и никогда уже не отменит, гласил: любого человека Кода, обнаруженного где бы то ни было и кем бы то ни было, нужно уничтожить на месте любым пригодным способом, даже если при этом придется использовать ядерное оружие поля боя.
Сразу нужно было это сделать. Сразу, не раздумывая. Приказ есть приказ. Хирума струсил и позволил человеку Кода отконвоировать себя в КПП. Но он-то, Акахира, потомственный самурай, пра-правнук генерала Ямадори, в эпоху Хирохито командовавшего танковой бригадой на Дальнем Востоке, он-то, знавший все трагические следствия возможного промедления, он— то почему сидит, не предпринимая решительно ничего, даже самого простого — протянуть руку и набрать на терминале код «1-6-5»? Он погибнет, распавшись на атомы, и весь этот район в сорокаметровом радиусе превратится в радиоактивную воронку. Но приказ будет выполнен, и человек Кода исчезнет. Не умрет, убить человека Кода невозможно, потому что существа эти не живут в обычном смысле слова. Нет, не умрет, жаль, конечно. Но уйдет отсюда.
— Не бойся, — сказал Андрей, — дай-ка я посмотрю на тебя. Я хочу знать, где я и когда. Потом я уйду сам, здесь мне нечего делать. Помоги, и я уйду.
Он произнес это вслух по-японски, на том диалекте, каким пользовался майор, но Акахира, наполовину парализованный страхом, так и не понял — раздались слова в тишине комнаты или прозвучали эхом в его сознании.
Он все же протянул руку, Андрей не мешал майору поступать, как велел приказ, и пальцы Акахиры пробежали по клавиатуре, набирая код. Взрыв произошел через полторы секунды, но в эти полторы секунды сознание и подсознание, и все уровни собственного «я» майора Акахиры оказались раскрыты настежь, как дом, уже покинутый владельцем. Андрей протянул руки и начал разбирать этот завал памяти и предрассудков, растянув отпущенные ему полторы секунды ровно настолько, чтобы не пропустить никакой интересной информации.
Так… Родился в японской части Екатеринбурга через семнадцать лет после Исхода. Перескок: молодой Акахира — участник Всеяпонского конгресса партии религиозной свободы. Конгресс собрался в Тегеране, бывшей столице Ирана, ныне городе свободной молодежи западных провинций.
Нет, так не пойдет, нужно последовательно.
Спокойно, Акахира, жить тебе осталось полторы секунды, нет, уже на семь миллисекунд меньше, не суетись, дай понять.
Сначала. Родители. Отец — отставной генерал, в дни Исхода командовал бригадой, которая наступала
