улыбнулся: какой чудесный каламбур, жалко Данилы нет, тот бы оценил.) Партия Внука в замешательстве, поскольку ждала от флакона иного действия – не паралича речи, а медленного угасания. В Гатчину же от начальника Секретной экспедиции понесся бы гонец с письмом. Мол, ваше высочество, царствовать подано. Поспешите в столицу со своими пудреными батальонами!
Такие услуги не забываются.
Стоит ли после этого удивляться, что Митридат Карпов для Великого Мага сущий Сатана? Сначала испортил превосходно подготовленный план, а потом еще и раскрыл главную масловскую тайну. Как такого не истребить? Никакой цены не пожалеешь. Лишь бы не мешкая, «отнюдь не сомневаясь» и «наипаче всего не вступая с ним в разговор» – а то, не приведи Господь, еще сболтнет про ромашку кому не следует!
Ишь как переполошился – лично на розыски приехал. Наверняка сам вызвался. И понятно, почему один. Очень уж дело тонкое, деликатное, не терпящее свидетелей. Можно не сомневаться, что маленький спутник Прохора Ивановича до Петербурга не доедет. Непременно случится с ним какая-нибудь дорожная неприятность – либо из возка выпадет и шею свернет, либо отравится на постоялом дворе чем-нибудь несвежим. Обычное дело. Как говорится, все под Богом ходим.
Бедный Фондорин! Как он ошибся, считая, что доставил своего друга в безопасное место! Несчастная Павлина! Ее жертва будет напрасной.
А более всего следовало пожалеть себя. Не зря сулила Малаша своему питомцу короткий век.
Было время, когда маленькому Мите его спаленка представлялась самым надежным убежищем на свете, а сейчас он сидел и дрожал, боясь заглянуть в углы, где сгустились темные, страшные тени. Единственная свечка на столике горела тускло, ровно, будто над покойником.
А что если Маслов и отъезда ждать не станет, подумалось вдруг Митридату. Зачем ему на себя подозрение навлекать? Доверили ответственному человеку ребенка, а он не уберег. Государыня рассердится, она и так своего охранителя не очень-то жалует.
Другое дело, если неудачливый малютка скоропостижно преставится, еще находясь под отчей крышей. Тут уж к Прохору Ивановичу какие упреки?
И надо же так случиться, что, едва Мите пришла в голову эта мысль, ужаснейшая из всех, как дверь тихонечко пискнула и стала понемножку открываться.
Задвижку надо было закрыть! Не додумался!
В щель просунулася голова, в потемках не разглядеть, чья. Но сверху и по бокам сей предмет был черный, обвислый: парик с буклями. Он!
Увидев, что мальчик еще не ложился, Маслов скрытничать перестал. Открыл створку до конца, вошел.
– Не. спится? – ласково спросил он. – А мне, старику, и подавно. Всё думы, соображения разные. Сядем рядком, потолкуем, ладком?
Дверь прикрыл и, заслонив ее спиной, задвинул щеколду – этот скрытный маневр был выдан тихим полязгиванием.
Может, какой-нибудь другой мальчик, проворней рассудком или отважней, придумал бы что-нибудь иное, а Митя поступил просто, как велело естество: завизжал что было мочи. Без слов, но очень громко.
Примерно так:
– И-и-и-и-и-и!!!
И так:
– У-у-у-у-у-у-у-у-у!!!!
И еще так:
– Папенька-а-а-а-а-а-а!!!
Прохор Иванович свею мопсову челюсть отвесил, а сказать ничего не сказал. Да если б и попытался, вряд ли бы вышло, при таком-то шуме.
Прибежали, заколотили в дверь. Митя как голоса услышал, сразу нечленораздельно вопить перестал, перешел на осмысленное:
– Я здесь! Сюда!
Куда Маслову деваться? Открыл задвижку, посторонился.
А в спальню кинулись и Жорж, и Малаша, и папенька с маменькой, и еще там был кто-то, не разглядеть.
– Что... что такое? – вскричал Алексей Воинович. – Что с тобой, сын мой? Приснилось что- ниб...
Тут он увидел Митиного ночного гостя и осекся.
– Ва... ваше превосхо... Что случилось? Тайный советник, судя по недоуменно разведенным рукам, собирался врать, но Митя его опередил.
Бросился к папеньке.
– Я с ним не поеду! Он – Маг!
– Ну, конечно, приснилось, – улыбнулся папенька. – Какой маг? Это же...
– Великий! Из тайного ордена! Он убить меня хочет!
И стал объяснять, но, поскольку очень волновался, слишком частил – папенька лишь глазами хлопал, а в толк взять не мог.
Зато Маслов понял.
– Вон! – махнул он слугам. – Не вашего ума дело! Да смотрите мне, не подслушивать – в каторге сгною.
И снова дверь на засов закрыл, только теперь уже безо всякой тайности.
– Глядите, глядите! – закричал Митя родителям. – Он больше и не прячется! Скажите, чтоб парик снял! У него там под волосами знаки! Он заговорщик!
– Не шуми так! – Маменька закрыла уши. – Это несносно! У меня завтра будет мигрень!
Открыла дверь и вышла – вот как. А Маслов, злодей, опять щеколдой – вжик.
Вся надежда теперь была на папеньку.
– Что ты такое говоришь, душа моя? – растерянно пробормотал он. – Какие знаки? И почему ты называешь Прохора Ивановича заговорщиком? Как можно?
Ну как ему объяснить, чтоб понял, чтоб поверил? Да еще в присутствии этого!
– Вот, читайте! – воскликнул Митя и подал отцу письмо Великого Мага.
Алексей Воинович склонился над свечкой, стал читать.
А Прохор Иванович со вздохом сказал:
– Не зря я за тобой, дружок, гонялся. Не в меру востер. Был бы умом потусклее, можно было бы оставить среди живущих, а так увы. Невозможно.
Папенька от таких слов письмо выронил. Вряд ли успел дочитать и тем более вникнуть.
– Что вы говорите, ваше превосходительство?! Ведь это сын мой!
Выражение лица Прохора Ивановича удивительным образом переменилось: взгляд заблистал спокойно и властно, лоб разгладился и даже вислые собачьи брыли теперь казались не смешными, а исполненными воли и величия.
– Твой сын смертельно заболел, – сказал Великий Маг отставному секунд-ротмистру суровым, непререкаемым тоном. – Жить ему осталось всего ничего. Он при смерти, разве ты не видишь? Спасти его ты не в силах, можешь лишь сам заразиться неизлечимой хворью. Если не отойдешь в сторону – ты тоже не жилец.
Алексей Воинович ужаснейше побледнел.
– Но... я ничего не понял! Какой-то маг, какие-то знаки... Ваше превосходительство, умоляю! Чем я... чем мы вас прогневали?
– Ты глуп, Карпов, и в этом твое счастье. Сядь. – Маслов слегка толкнул папеньку в грудь, и тот попятился, сел на кровать. – Только поэтому я могу оставить тебе жизнь. Да не просто оставлю, а вознесу тебя на высоты, какие тебе не снились. Знаю, предел твоих мечтаний – услаждать похоть полу дохлой старухи. Я же могу дать тебе неизмеримо больше. Мне нужен доверенный помощник. Безымянность во многих смыслах полезна, но по временам крайне неудобна. Обычным слугам не всё доверишь – так можно
