– Очень страшно. – Он коснулся губами ее запястья. В ней вспыхнул огонь – любовный приворот ожил.
К ее разочарованию, он выпустил руку после одного поцелуя, только посмотрел так, что у нее забилось сердце. Он снял перчатки, аккуратно засунул их за пояс.
– Раз уж ты считаешь меня сострадательным человеком, даю тебе возможность сбежать к отцу.
Невинная мисс после такого заявления должна была бы испариться, но Миган решила, что если убежит, то не узнает, что он хочет показать.
– Пожалуй, я останусь.
Александр взял у нее зонтик и ридикюль и положил на каменную скамью.
– Когда я в следующий раз предложу тебе бежать, я настаиваю, чтобы ты призадумалась.
– Зачем?
– Для собственного блага.
– Ты говоришь, как охранник Доминик.
– Он мудрый человек.
Он развязал ленты шляпки, снял головной убор Миган и положил рядом с зонтиком. Потом осторожно размотал кружевную косынку и свернул ее в тонкую полоску.
– Убери руки за спину.
Миган почувствовала беспокойство, похожее на интригующее предвкушение.
– Зачем?
– Это такая игра.
– Нвенгарийская?
– Я уверен, в нее играют не только в Нвенгарии. Миган, я не сделаю тебе ничего плохого. Ты мне веришь?
– Да. – Она верила душой и телом. Он встал у нее за спиной.
– Если я тебя как-то обижу или причиню хоть малейшую боль, немедленно скажи. Обещаешь? Скажешь что-нибудь вроде: «Стоп, Александр». Обещай.
Было такое впечатление, что для него это важно.
– Ладно, обещаю.
– Тогда начнем?
Миган медленно завела руки за спину. Александр обмотал их косынкой и связал концы. Узел был не тугой и не давил, но разъединить руки она не могла.
Она тихонько засмеялась:
– А теперь ты уйдешь и предоставишь мне попытаться освободиться? В этом и состоит игра?
Вместо ответа Александр обнял ее лицо и поцеловал.
Миган вдруг поняла, почему любовный приворот не посылает им видений. Нет необходимости: они одни, их овевает весенний ветерок, птичье пение звучит вперемежку с журчанием фонтанов. Они могут трогать друг друга, целоваться, сколько душе угодно, и никакой приворот им не нужен.
Александр прижал ее к своему высокому теплому телу, и она растаяла в его поцелуе. Бархатный язык разжигал пламень по рту. Все, что она знала до сих пор, – ее иногда чмокали неопытные обожатели; но Александр проник в нее мужским поцелуем, показал, что значит целоваться по-настоящему, когда тобой движет не симпатия, а глубинное желание и потребность.
Потом, к ее удивлению, Александр упал на колени, скользнул руками по ее бокам, и она почувствовала его пальцы на голени – он поднимал ей юбки.
– Я представил тебя голой под солнцем, – сказал он, гладя ей ноги. – Солнце на коже, на прекрасном теле.
– Пожалуй, с этим придется подождать до лета. – Миган попыталась шутить. Весенний воздух был еще холодным, хотя под жиром дыхания Александра это не имело значения.
– Да, – сказан он совершенно серьезно.
– Нвенгарийцы – сумасшедшие, – смеясь сказала Миган.
– Мы страстные, – поправил он. – Мы только притворяемся цивилизованными людьми.
– Если нас здесь обнаружат, будет очень неловко.
– Мимо Доминика никто не проскочит.
– Герцогиня Гауэр – решительная дама.
– Мимо Доминика не проскочит, – повторил он.
– Ладно, признаю, Доминик – оплот силы, но…
Она захлебнулась, потому что Александр пробил языком кудри и лизнул ее. Он целовал так, как целовал рот, ударами огня, глубокими и изысканными. Восхитительное трение заставило ее подняться на носочки, она безуспешно пыталась разнять руки и злилась, что не получается.
