бочек.
Последний шаг, и прохладный каменный пол толкнул его в подошвы сандалий. Воздух не столько пах вином, сколько был им, и принц вдохнул полной грудью. Боль от ран отступила перед жаждой настолько сильной, что сабля легла на столик, а кувшин оказался в руке прежде, чем Дарвиш осознал это.
«Одна кружка, чтобы придать мне сил. Я потерял много крови. Девять Наверху, я заслужил эту кружку». Может, вино заполнит саднящую пустоту, где раньше был Аарон.
Ощупью, не обращая внимания на боль, пронзившую руку, когда он ударился пальцами о дерево, принц нашарил кольцо на крышке первой бочки, подцепил его большим пальцем раненой руки и сдернул крышку. Запах вина стал гуще, тяжелым облаком окутал голову. Дарвиш погрузил кувшин в темноту и поднял его со стекающими по стенкам каплями.
Желая доказать, что еще владеет собой, принц, не попробовав, отнес кувшин к столику и наполнил кружку. Потом сел на нижнюю ступеньку и поднес кружку к губам.
«Всего одну. Чтобы придать мне сил».
18
Аарон медленно приходил в сознание. Первое, что он ощутил и увидел, — это прохладные плитки под ним и красочная мозаика на потолке. Опираясь ладонями о пол, юноша осторожно сел. Комната поплыла перед глазами. Через минуту она остановилась, и вор осмотрелся.
Комнатка оказалась маленькой, квадратной. Одна стена была глухая, в двух других имелись тяжелые деревянные двери, а четвертая представляла собой каменную решетку, как на фасаде дома. Аарон не мог понять, для чего обычно служит эта комната, так как единственным предметом в ней была высокая металлическая урна, из которой торчали длинные стебли засохшей травы.
Юноша поднялся и вновь подождал, когда комната перестанет кружиться, потом проверил обе двери. Заперты на засов. Его сумка с инструментами по-прежнему висела на поясе, но здесь от нее не будет толку.
Через отверстие в каменной решетке Аарон посмотрел в сад. Камень был больше фута толщиной, и пробиться через него — такое же безнадежное дело, как через сплошную каменную стену. Вернувшись на середину комнаты, юноша сел. Он в ловушке. Выхода нет.
За стенами своей души Аарон чувствовал горе, и вину, и ужас, рвущиеся на свободу. Вне этих стен он не чувствовал ничего, даже физической боли — хотя что-то ведь лишило его сознания, прежде чем принести сюда. Юноша смутно вспомнил огромного уродливого человека, решил, что это чудище — творение магии, и выкинул его из головы.
«Итак, я потерпел неудачу в последний раз и, наконец, умру». Аарон не знал, откуда взялась столь жуткая уверенность, но у него не было сомнения, что никто не придет освободить его, что голод и жажда медленно сделают свое дело, и наступит конец, которого он так долго ждал.
«Наследник клана никогда не сдается, помни это, сынок».
«Заткнись, отец».
«Если хочешь умереть, как твоя кузина, ты не так берешься за дело, Аарон, мой мальчик».
«Заткнись, Фахарра».
Он оттолкнул голоса прошлого обратно за стены, но один голос вырвался, громкий и сильный, и занял их место.
«НЕТ!»
Это был голос Дарвиша, но Аарон не помнил, чтобы принц когда-нибудь кричал с таким отчаянием, такой болью, словно от чудовищной утраты. Крик эхом прокатился в голове, и стены задрожали.
— Оставь меня в покое, — прошептал Аарон, руки, покоившиеся на коленях, сжались в кулаки. — Тебя я тоже подвел.
«НЕТ!»
— Я оставил тебя одного. Меня похитили, когда ты нуждался во мне. Рут, Фахарра, Чандра, ты. Я подвел всех. Дай мне умереть.
«НЕТ!»
Вор запрокинул голову, открыв белое, уязвимое горло, и завыл:
— Мне незачем жить!
«НЕТ!»
— Ты не понимаешь! — закричал он во весь голос, вскочив на ноги. — Это не имеет значения, я не могу выбраться!
Тяжело дыша, Аарон постоял в тишине, прислушиваясь к своему дыханию, прислушиваясь к сердцу, готовому выскочить из груди. Его глаза приковались к огромной металлической урне. Двери были прочные, запертые на засов, но скобы, державшие засов, крепились только в дереве, иначе с его стороны были бы видны болты. Выход есть.
Выход его отца.
С преувеличенной осторожностью, почти как Чандра, следующая на зов Камня, юноша подошел к урне и вывалил траву. Урна была большая и неподъемная, но Аарон всегда был сильнее, чем казался, и поднял ее без особых усилий. Потом медленно подошел к двери.
Выход его отца. Путь бессмысленной жестокости, грубой силы. Путь, с которого он свернул столько лет назад, когда Рут закричала его имя.
«И теперь я окажусь сыном своего отца».
Урна выскользнула из вялых пальцев и зазвенела на полу.
«Я не могу».
«НЕТ!»
— ЗАТКНИСЬ, ДАР!
Но Дарвиш не заткнулся, его голос продолжал протестовать снова и снова против своей невероятной утраты.
Аарон вспомнил руки, обнимающие его, когда он плакал, и поднял урну за рифленое горлышко, и ударил массивным металлическим основанием в дверь.
Урна отскочила, едва не вылетев из рук, но юноша держал ее мертвой хваткой и ударил снова.
И снова.
И снова.
Аарон не знал, когда попал в ритм ударов, вбиваемых плетью в спину девушки. Не знал, когда слезы покатились по его щекам. Не знал, когда начал выкрикивать имя Рут. Не знал, когда кровь из ожогов на груди пропитала тонкую рубашку.
Он знал только эту дверь и то, что Дарвиш — по другую сторону ее, и что он, Аарон, сделает все, лишь бы успокоить боль в том крике.
Когда дерево наконец сдалось, и раскололось, и отпустило скобу; когда засов загремел на пол и дверь распахнулась; когда снова наступила тишина…
Вор осмотрел пустой коридор и дрожащими руками аккуратно поставил помятую урну на пол. Он чувствовал себя странно спокойным и пустым. В первый раз за пять лет Рут перестала кричать его имя. Аарон не думал, что когда-нибудь снова услышит ее. Или отца. Или Фахарру.
— Я сын моего отца, — тихо сказал юноша. Впрочем, Аарон всегда им был. Он глубоко, судорожно вдохнул и пошел искать Дарвиша, и Чандру, и Камень, и причину жить.
Принц облизал губы и уставился в кружку. Винные пары дразнили, плели вокруг него обольстительные чары, но почему-то всякий раз, когда Дарвиш подносил кружку ко рту, он снова опускал ее не пригубив.
— Я заслужил эту кружку, — сказал он темноте. — Я сражался за нее, пролил за нее свою кровь, рисковал за нее своей задницей.
Вино вокруг соглашалось — впрочем, в этом вся прелесть вина, оно всегда соглашается.
Дарвиш шевельнул изувеченной рукой, лежавшей на коленях, и зашипел от боли.
— У меня не было ничего своего, — он поднял кружку, — кроме этого.
Вино опять согласилось.
— Я хотел друга, Аарон.
Не имело значения, что вор не услышит ответа. Он скорее всего давно забыл вопрос.
