ей возможность спокойно воспитывать сына. Анетта была из тех женщин, которые становятся просто матерями, стоит им родить ребенка. И тогда их мужья выбрасываются на помойку, словно дырявые перчатки.
— Анетта, — сказал он, нарушая тягостную тишину ужина, — могу я быть откровенным?
Веки ее дрогнули.
— Конечно.
Он глубоко вздохнул.
— Ты мне нужна. Нужна твоя близость, твое тепло, твое понимание. Анетта, мне нужен кто-то, кто был бы в этом мире за меня, кто был бы лоялен к моему падению…
— Твоему падению?
— Разве ты не замечаешь, что я качусь вниз?
Она испуганно уставилась на него.
— Ты ведь не становишься опасным?
Микаел был близок к тому, чтобы махнуть на все рукой.
— Нет, избави Боже!
Она на миг прикрыла глаза.
— Хотя я не знаю, дорогая Анетта. Я просто прошу тебя о помощи. Дай мне свое тепло! Дай мне почувствовать, что я что-то значу для тебя!
Она опустила голову.
— Я в твоем распоряжении. Разве этого не достаточно?
— Нет. Этого не достаточно. Я не хочу делать ничего против твоей воли. Мне нужно, чтобы у тебя самой было желание к этому.
— Ты не добьешься от меня такого бесстыдства, — выдавила из себя Анетта.
Внутри Микаела все закипело.
— Почему же? Разве ты не моя жена?
— Да, твоя жена. И поэтому я говорю, что я в твоем распоряжении. Но я не уличная девка.
Недоумение его росло.
— Неужели ты ничего не понимаешь? Я же научился любить тебя! Разве ты не поняла это из моих писем? Находясь на войне, я вспоминал только о хорошем, что было между нами. Когда мы вместе смеялись, ощущая общность… Как же ты можешь говорить про уличную девку?
— Я получила строгое воспитание, как тебе известно.
— Я знаю, — ответил он, начиная приходить в ярость.
Но Анетта не замечала сигналов опасности.
— Долг жены — доставлять удовольствие мужу…
— Ты думаешь, ты это делаешь? — вырвалось у него. — Ведь ты же француженка! А француженки славятся своим искусством любви…
— Нет! — воскликнула она. — Это легкомыслие! Когда я думаю об этом, мне становится стыдно, что я француженка!
Микаел встал из-за стола, схватил ее за руки и в ярости потащил вверх по лестнице.
— Микаел! — кричала она. — Помогите! Ты сошел с ума! Помогите, хоть кто-нибудь!..
Не обращая внимания на ее крики, он втащил ее в спальню, которая должна была быть и его спальней.
Лицо его было белым, как мел.
— Я постиг в совершенстве искусство самообуздания. Но и для меня существуют пределы, — сказал он, сдергивая с нее юбку. — Все эти годы я был деликатным и хотел таким остаться. Я надеялся, что ты дашь мне знать, что я тебе не совсем уж противен, но ты никогда словом не обмолвилась о том, что беспокоишься обо мне. И что я имею в итоге? Жену, которая меня боится! Которая зовет на помощь, стоит мне только дотронуться до нее!
Внезапно ярость его прошла. Он видел перед собой жалкое существо, стоящее посреди комнаты в нижней юбке, с бессильно опущенными руками, словно в ожидании Судного дня.
— О, Господи, — устало вздохнул Микаел, — я не могу больше бороться. Я пойду к себе. Я не потревожу тебя этой ночью — и в будущем тоже.
Воля к жизни угасла в нем. В полной безнадежности он закрыл за собой дверь и пошел в свою комнату. Не раздеваясь, он бросился на постель, зарылся лицом в подушки. Мысли его беспорядочно кружились, и он больше не улавливал их хода.
Он не знал, сколько он пролежал так, но вдруг услышал жалобный голос:
— Микаел…
Он повернул голову. В дверях стояла Анетта в красивой ночной рубашке, прижав к груди руки.
— Что тебе нужно? — бесстрастно спросил Микаел.
— Попросить прощения. Я подумала, что поступила дурно. Ты можешь простить меня?
Он не в силах был снова переваривать случившееся, поэтому ответил сухо:
— Конечно.
— Ты хочешь… снова пойти ко мне? Я обещаю вести себя хорошо.
Он встал, положил ей на плечи руки, пристально посмотрел ей в глаза.
— Ты хочешь этого, Анетта?
Брови ее вздрогнули.
— Конечно же. Разве я не приготовилась к этому? Разве не отослала всех домой?
Он с горечью улыбнулся про себя.
— Да, это так. Хорошо, пошли!
Когда они подошли к широкой супружеской постели, Микаел поднял Анетту и поставил ее на постель.:. теперь они были примерно одного роста. Была весенняя ночь, через окна пробивался свет, и он видел, какие у нее испуганные, широко раскрытые глаза. Она ничего не говорила.
— Анетта, мы уже были однажды в объятиях друг друга. Тебе было тогда страшно?
— Теперь ты стал другим.
— В самом деле?
— Не совсем, но… В тот раз ты был юным и красивым мальчиком, таким же испуганным, как и я. Теперь же ты большой, сильный и… опасный!
— Милая Анетта, сколько раз я говорил тебе, что я не опасен?
— Ты приходишь в ярость.
Только он собрался ей возразить, как она добавила:
— Я знаю, что сама виновата в этом. Делай со мной все, что хочешь, Микаел, я вытерплю все.
Он чуть было опять не разъярился, но сдержал себя.
— Ты строишь из себя жертву, а этого мне не нужно.
— Не надо так говорить…
Он понял, что говорить об этом не имеет смысла, и принялся осторожно ласкать ее, обнаружив при этом, что ночная рубашка очень мешает. И он осторожно снял ее. Судя по выражению ее лица, она готова была от стыда броситься в постель, но он привлек ее к себе, поэтому лица ее не видел — и это было для нее явным облегчением.
Он осторожно целовал ее плечи, шею. Анетта же явно «терпела это», стоя совершенно неподвижно.
