Через день она встретилась с Домиником. Мальчику по-прежнему говорили, что его отец серьезно болен. Он был настолько удручен и подавлен, что Анетте пришлось сказать ему, что дело идет на поправку.
Время от времени Никласу позволяли пойти погулять с другими детьми, но Анетта хотела, чтобы он все время находился возле Микаела, хотя мальчик иногда и капризничал.
На утро третьего дня к Анетте присоединилась Сесилия, они стали по очереди нести вахту. Маттиас, конечно, заходил много раз на день, ведь именно он отвечал за жизнь Микаела.
— Как твое самочувствие? — по-дружески спросила Сесилия. — Ты, наверное, смертельно устала?
Анетта села рядом с ней, благодарная за сочувствие.
— У меня не было времени подумать об этом.
Ей нравилось общество Сесилии. И не только потому, что та была маркграфиней, а прежде всего потому, что Анетте была приятна ее обходительность, привлекательность и искренность.
Однако в тот день она оказалась куда более откровенной, чем того желала Анетта, и не такой обходительной, как обычно.
— Если бы только он доверился мне! — сказала Анетта.
Сесилия пристально посмотрела на нее.
— Ты давала ему знать, что хочешь помочь ему? Не было ли скорее наоборот? Не старалась ли ты держаться подальше от его меланхолии? Ты же понимаешь, он сделал это отчасти из-за тебя. Чтобы ты стала свободной и могла выйти замуж за другого.
Эти слова острием вонзились в сердце Анетты.
— Но это неправда! Я ведь люблю Микаела!
Как чудесно было произнести эти слова! Она никогда не осмеливалась высказывать нечто подобное в адрес того рослого, совершенно чужого мужчины, каким был для нее муж.
— Почему же, в таком случае, он не знал об этом? Почему он был таким одиноким, что даже ни разу не осмелился довериться своей жене?
— Я не знаю, — всхлипнула Анетта. — Мне так хотелось сказать ему об этом, но я не могла. Не имела права.
— Кто же запрещал тебе делать это?
— Церковь.
— Когда это церковь запрещала говорить о любви?
«Анетта, — думал в это время Микаел, — дорогая Анетта, я могу выслушать тебя. Я могу выслушать все, что ты скажешь, но я не могу принуждать тебя к этому. Я не пошевелю даже пальцем».
— Церковь говорит об этом, — сказала Анетта, — моя мать…
— Ага! Вот где собака зарыта! И что же сказала твоя мать?
— Она сказала… Нет, я не могу об этом говорить!
— Мне кажется, ты должна это сделать, — спокойно и немного печально сказала Сесилия. — Дорогая девочка, более неподходящую жену Микаел вряд ли нашел бы себе! Микаел такой чувствительный и так страдает из-за этого. Он такой ранимый, такой чуткий к настроению других, такой внимательный….
Анетта закрыла руками лицо.
Сесилия же была неумолима. Этот неприятный разговор должен был помочь девушке проснуться.
— Как, собственно, ты представляешь себе свой супружеский долг?
— Я никогда не отказывала ему…
— Ты могла бы и отказать, хотя Микаел и чувствителен к этому. Но что ты дала ему? Видишь ли, Анетта, любить значит отдаваться без оглядки.
«Тетя Сесилия, не будьте такой строгой, — думал Микаел. — Она не способна на это».
— Я так не могу, — прошептала Анетта. — Мать рассказывала мне, какие мужчины гадкие.
— И что же она говорила о них?
— Что они… свиньи. Скоты. Что они соблазняют и совращают, и что этого я не должна допускать. Что мы, женщины, вынуждены отдаваться им, чтобы иметь детей, но помимо этого мы не обязаны потакать их желаниям.
Сесилия молча слушала ее.
— Это твои слова или слова твоей матери? — произнесла она наконец.
— Моя мать всегда так говорила. Всегда-всегда! Она была очень властной женщиной, она знала все, все умела, и все приходили к ней за советом. Ей можно было верить. То, что она говорила, всегда было правдой.
— А твой отец?
— Нет, он… Я почти не помню его. Он наделал столько глупостей…
— Тебе не кажется, что Микаел отвратителен?
Анетта задрожала.
— Нет, он не отвратителен. Он страшен.
— О, нет, дорогая, — вздохнула Сесилия, — я не знаю менее страшного человека, чем Микаел.
— Да, но он такой огромный! Такой рослый и мужественный. И я чувствую отвращение, когда он рядом.
— Отвращение какого рода?
— Нет, этого я не могу сказать!
— Тебе приходится бороться с этим?
Анетта испуганно посмотрела на нее.
— Это отвращение в тебе самой, — продолжала Сесилия.
— Святая Мадонна, сними с меня мои грехи, — прошептала Анетта, осенив себя крестным знамением.
«Анетта, Анетта…» — с грустью подумал Микаел.
Сесилия поняла, что прижала Анетту к стенке, и переменила тему разговора.
— А теперь послушай. Никто не знает, выживет Микаел или нет. Но если он, вопреки всему, выживет, что ты тогда будешь делать?
— Просить у него прощения. Просить о том, чтобы начать все с начала.
Сесилия кивнула.
— Ты хочешь, чтобы он выжил?
Анетта снова заплакала.
— Больше, чем чего-либо на земле!
— А что же будет с другим?
— С другим? Ах, с Анри! Микаел совершенно неправильно все понял. Я ведь иностранка при шведском дворе, и если приезжает француз, я так радуюсь возможности поговорить с земляком. Но то, что я хочу выйти за Анри замуж… Что я влюблена в него… Нет, это вздорная мысль! Я разговариваю с ним так легко и непринужденно только потому, что Анри совершенно неопасен, — Анетта выдавила из себя жалкую улыбку, — Анри ведь совершенно непохож на Микаела!
Сесилия тоже улыбнулась.
— Вот ты и выдала себя! Теперь я впервые поверила, что ты любишь Микаела. Я расскажу тебе о том, что никто не знает, Анетта. О том, как важно отдавать себя .без остатка. В свое время я жила в браке, подобном тому, который сложился у Микаела. Мы
