неизменная приветливость в противовес ее холодности…
Ни о чем больше не думая, Анетта упала на колени, бросилась к нему, спрятала лицо у него на груди.
— Дай мне побыть с тобой, любимый, — плакала она, — научи меня своему благородству, своему пониманию и любви! Я продрогла насквозь, Микаел!
Неуклюже отложив весла, он посадил ее к себе на колени. Их не беспокоило, что юбка ее была мокрой. Анетта свернулась клубком, закрыв лицо руками, прижалась к нему, дрожа всем телом.
— Дорогой друг, — ласково произнес он, — я же люблю тебя!
— И я люблю тебя, Микаел! Мне было так трудно сказать тебе об этом.
— Но теперь ты сказала.
— Да. Это чудесно. Мне нужно попросить у тебя прощения.
— Мне тоже.
Она убрала с лица руки.
— Ты меня прощаешь?
— Ты же хорошо знаешь об этом. Разве я сам не погряз в своей меланхолии и напрасных мечтаниях? Это тоже одна из форм эгоизма, хотя и не осознанная.
— Мне вовсе не хотелось держать тебя на расстоянии, как я это делала. Но внутри меня что-то оказывало сопротивление.
— Я знаю, Анетта.
Он взял ее за подбородок. Взгляд ее был подавленный, щеки пылали. Их окружал мир тишины: они были одни в своей маленькой лодке. Вне поля их зрения ничего не существовало.
Тихо и осторожно, почти невесомо, он поцеловал ее в губы. И он по чувствовал, как задрожали в ответ ее губы. Микаел обнял ее, чувствуя, что ее руки сплелись на его шее.
Анетта ответила на его поцелуй! Без всякого принуждения, с явным удовольствием!
Он мысленно поблагодарил Сесилию и вино. Он сильнее прижал ее к себе, не осмеливаясь, однако, заходить слишком далеко. Не спугнуть бы ее сейчас, когда она сама готова отдаться!
Вдруг они почувствовали, что лодка обо что-то ударилась. Анетта тут же прижалась к нему, испуганно, словно лесной зверек.
— Мы причалили к берегу, — прошептал Микаел.
— А там могут быть люди!
— Ну и что же? Разве мы не муж и жена?
— Да, но… Не следует… Прости! Я никогда ничему не научусь!
— Подожди-ка, я посмотрю, где мы.
Он ступил на маленький, покрытый травой островок. Впереди виднелись заросли можжевельника. Микаел скрылся в тумане, но вскоре вернулся.
— Никакой опасности, — усмехнулся он, — мы причалили к острову посреди озера. Мы теперь далеко-далеко от людей.
— Ой!.. — вырвалось у нее.
— Здесь никто нас не услышит. Даже если ты будешь кричать, что тебя насилуют!
Она испуганно уставилась на него.
— Ты думаешь…
— Конечно, нет. Я же сказал, что ты в безопасности.
— Просто мне вдруг показалось, что это прозвучало скучно… — изумляясь собственным мыслям, сказала Анетта, — я думаю, что…
— Не надо никаких объяснений! Дважды я лежал в твоих объятиях, Анетта, и оба раза я замечал, какое это мучение для тебя — и я чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Мне было тогда так стыдно, и я не хочу переживать это снова. Так что ты можешь оставаться в полной неприкосновенности.
— Но, Микаел, я так хочу этого! Просто я не могу показать свои чувства!
Он помог ей переправиться на островок.
— Нечто подобное ты высказала однажды в разговоре с Сесилией.
— Ты слышал? — с ужасом спросила она.
— Да. Но я не мог пошевелиться. Ты тогда призналась в том, что вынуждена подавлять в себе страсть?
Он расстелил на траве свою накидку и пригласил ее сесть. Изрядно поколебавшись, она села. Микаел сел рядом а ней.
— Но ведь я не могла говорить об этом с тобой! — торопливо произнесла она.
— С кем же ты могла об этом говорить? С Анри?
— О, не называй больше его имени! Он просто милый соотечественник, он даже не брат для меня, а, скорее, сестра!
— Это успокаивает меня. Но… Значит, ты считаешь, что можно попробовать?
— С тобой? Конечно! Моя мать никогда не желала…
— Твоя мать была чувственной извращенкой, испорченной женщиной. Она разрушила не только свою жизнь и жизнь своего мужа, но также нашу с тобой жизнь. Забудь все, чему она тебя учила. Все!
— Сесилия тоже так говорит. Но это не так легко.
— Да, я знаю. Но ты ведь говорила, что любишь меня. Попытайся дать мне то, в чем я нуждаюсь.
— А в чем ты нуждаешься?
— Я хочу знать, видеть, чувствовать, что тебе нравится держать меня в своих объятиях. Требовать, чтобы ты наслаждалась этим, было бы преждевременно, но попробуй не выглядеть такой страдалицей, словно тебя положили на скамью пыток!
— Я так совсем не думаю! Но смогу ли я?.. Имею ли я, действительно, право показывать свои чувства?
— Ничто бы не сделало меня более счастливым. Мы были бы с тобой заодно…
Она с трудом глотнула слюну.
— Я попытаюсь. В следующий раз. Сейчас ты слишком слаб для…
— Что ты понимаешь в этом? Ты трусишь, Анетта?
— Да… — стыдливо прошептала она.
— Хорошо, если ты не хочешь, мы вернемся.
— Нет, дело не в этом, — торопливо сказал она, видя, что он собирается вставать. Он притянул ее и себе. С плутовскими намерениями он налил ей еще вина. Она выпила с кокетливой миной на лице, положила бокал обратно в корзинку.
— Милая Анетта, об этом ты хотела поговорить со мной сегодня, не так ли?
— Да. В некотором роде. Но я не рассчитывала, что разговор окажется таким конкретным, таким осязаемым.
— Ты уверена в том, что не имела в виду именно это?
— Нет, — всхлипнула она, — я уже больше ни в чем не уверена. Я считала, что мы должны поговорить о чувстве, но не о чувственной любви.
— Разумеется, это очень важно. Но разве мы уже не познали такую любовь? Ты прекрасно знаешь, Анетта, в чем состоят наши проблемы.
— Да, конечно. Это так трудно, Микаел, лишиться своих жизненных принципов.
— Ты хочешь продолжать делать на них ставку?
— Нет, ни за что! Но на что же мне теперь опереться?
— На меня, — с оттенком грубоватой силы произнес он.
Он снова поцеловал ее, решительно повалил на землю и принялся отчаянно соблазнять
