Миг – и нет меня

потому что это не так. Свою медаль он получил и сейчас числится в запасе.

– Я вовсе не говорю, что там было безопасно, ведь они же пускали эти штуки… Ну, ракеты… – сказал я.

– СКАДы, – уточнил он. Похоже, одного этого слова хватило, чтобы разбудить в нем прежние эмоции.

– Да, да, верно… – Я кивнул. – Чертовски опасные штуки! Я сам в это время служил в британской армии, только нас не отправили в Залив. А жаль, честное слово жаль, – добавил я. Я не стал упоминать, что пока шла война в Заливе, я уже не служил, я отбывал срок на гарнизонной гауптвахте на острове Святой Елены, а когда вышел, меня ждал еще один облом. Пока я сидел, наш полк решили переформировать, объединив с другим полком, и многих новобранцев увольняли, положив им в качестве компенсации довольно солидную сумму. Увы, никому почему-то не пришло в голову давать компенсацию таким, как я, поэтому я считал, что пострадал дважды.

– Тебя действительно расстраивает, что ты не попал на фронт? – спросил меня Питер.

Я рассеянно кивнул.

– Не жалей, сынок, та война была паршивой войной. Обычная наземная операция. Не знаю, известно ли тебе, что война в Заливе была точной копией сражения при Каннах? Такой же фланговый охват, позволивший разгромить противника, применил когда-то Ганнибал. Его победа при Каннах была поистине блистательной, но разве он выиграл войну? Нет. Разве мы победили Саддама? Тоже нет. Вот что я тебе скажу, сынок: Vinse Hannibal, et non seppe, гм-м… usar poi. Ben la vittoriosa sua ventura. Я прочел это в одной книге и запомнил.

Я глубокомысленно кивнул и сказал:

– Да, конечно, все верно. Здорово сказано.

Питер улыбнулся, явно довольный собой:

– Ты, наверное, учил языки, Шеймас? Ведь эту традицию ввели у вас в школах еще иезуиты, – добавил он с ухмылкой, из которой явствовало, что он питает отвращение к папизму, но одобряет систему телесных наказаний.

– Да, мы изучали разные языки, но мне они как-то не очень давались…

– Ганнибал одержал победу, но не знал, как правильно ею распорядиться – вот что значит это изречение. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? Ни Бушу, ни Пауэллу даже не пришло в голову воспользоваться победой в Заливе, чтобы вышвырнуть Саддама из Ирака пинком под зад. Ганнибал не двинул войска на Рим, понимаешь?

Честно говоря, я абсолютно не понимал, что он хочет сказать, но говорить ему об этом мне не хотелось. Хич-хайкеры живут по своим законам, один из которых гласит: пассажир должен соглашаться со всем, что говорит водитель. Поэтому я сказал, что он совершенно прав, и Питер продолжил подробный разбор стратегических ошибок и промахов, совершенных президентом и его окружением.

– Попомни мои слова, сынок, нам еще придется повоевать в тех краях, ох как придется! Ты помнишь, что говорил Катон?

– Это который все время нападал на инспектора Клузо в мультике про Розовую Пантеру?

– Carthago delenda est – вот как он говорил! Карфаген должен быть разрушен. А мы что сделали? Разве мы довели дело до конца? Этот Ирак еще достанет нас до печенок; вот увидишь – через пару лет снова придется посылать туда войска, – уверенно заявил мистер Дженнинг и тут же набросал примерный план кампании, которая должна привести к окончательной победе демократии на Ближнем Востоке. Покончив с этим, он принялся вспоминать все мало-мальски известные сражения во всех войнах начиная с 1860 года, подробно объясняя, в чем была ошибка того или иного полководца и как можно было добиться победы меньшими силами и практически без потерь. Почему-то я не особенно удивился, когда мистер Дженнинг сообщил, что он – большой любитель истории. Упомянул он и о том, что почти сорок лет занимался торговлей, но и это не стало для меня большим сюрпризом: я уже понял, что он способен заговорить зубы даже осьминогу. Как я узнал, Питер много лет работал в фирме, которой принадлежат кафе быстрого обслуживания «Кентукки фрайд чикен», и ушел в отставку с должности регионального вице- президента по маркетингу.

Я всегда считал, что все кафе «Кентукки фрайд» – обычные франшизополучатели [48]. Слова мистера Дженнинга настолько меня удивили, что я имел неосторожность спросить, зачем им нужен региональный вице-президент по маркетингу. В ответ Питер громко расхохотался – до того поразила его моя детская неискушенность, и принялся подробно разъяснять мне корпоративную стратегию, информировании каковой (стратегии) он играл весьма важную роль. В чем именно заключалась эта роль, мне было растолковано на устрашающе-бесконечном множестве примеров.

И все же, по большому счету, мне повезло. Как я узнал, мистер Дженнинг ехал в Вермонт, чтобы полюбоваться «балом осенних красок», как он выразился. И если у меня есть такое желание, добавил мистер Дженнинг, он может заехать в Нью-Йорк и высадить меня там, благо крюк получается совсем небольшой. Желание у меня было; ради того, чтобы как можно скорее попасть в Нью-Йорк, я готов был слушать его болтовню несколько дней кряду – на мой взгляд, это была не бог весть какая жертва. Мистер Дженнинг с увлечением толковал мне Ливия, Клаузевица и Бисмарка, а при малейшем проявлении интереса с моей стороны принимался развивать и конкретизировать свои теории относительно устройства Вселенной. Он был вдовец, но по своей покойной жене вовсе не скучал, а однажды, когда мы спали в просторном кузове «уиннибейго», он довольно отчетливо произнес во сне: «Поделом тебе, старая корова!» – что послужило мне отправной точкой для нескольких собственных теорий.

Пару раз мистер Дженнинг все же спросил, не заплачу ли я за бензин, но в ответ я только вывернул пустые карманы. Это его убедило. Вести машину он мне не позволял, зато я развлекал его рассказами из ирландской жизни, которые сочинял на ходу. Особенно ему нравились пикантные истории о женщинах, а у меня как раз было в запасе несколько таких, которые были почти правдивы.

Когда мы подъехали к мосту Джорджа Вашингтона, была ночь и лил холодный дождь. Выйдя из машины, я от души поблагодарил мистера Дженнинга, и он поехал куда-то в сторону Пэлисейдс-парка, очевидно собираясь пересечь Гудзон где-то в Другом месте.

Под непрекращающимся дождем я перешел мост. Слава богу, с пешеходов не брали платы, так как у меня остался всего один доллар семьдесят пять центов, которые я заначил от мистера Дженнинга. Я потратил их на билет и, сев на поезд маршрута «А», добрался до 125-й улицы.

Сойдя с поезда, я оказался на знакомых до боли улицах Гарлема. Часы показывали два ночи. Тротуары