Как же быть тогда с любовью? Способна ли я вообще на такие чувства? Ах, как мне нравится Томас! Его приветливость, его симпатичное лицо с голубыми глазами под темными ресницами, с чувственным ртом, обрамленным морщинами горечи. На его лице видны печаль и страдание. Мелко вьющиеся волосы… Но самое красивое у него — это руки. Жилистые, сильные, нервные. И еще широкие плечи. Мощные мускулы, которые я ощущаю теперь, прижавшись к нему. Это дает такое чувство надежности…
Но как обстоит дело с его ногами?
Да, ноги у него…»
— Ах, Томас, я забыла о самом главном!
— Ты хочешь рассказать мне что-то еще?
— Нет, нет, мы все уже выяснили. Хейке дал мне кое-какие лекарства…
Она не сказала, что эти лекарства взяты из жуткого колдовского наследства Людей Льда. Но она вовсе не собиралась использовать их для колдовства.
— Лекарства? — наморщив лоб, спросил Томас. — Но ведь я же не болен.
— Да, но ты…
Ах, как трудно говорить об этом!
— Хейке сказал, что это, возможно… сделает твои ноги сильнее.
Он раздраженно отвернулся.
— С этим уже ничего не поделаешь, — сказал он.
Она топнула ногой. Как ей выйти из этого положения?
— Не хочешь ли ты рассказать мне о своих ногах? Почему они стали такими?
— Нет, мне нечего рассказывать, — неохотно произнес он.
— Нет, ты расскажешь, — с угрожающим спокойствием произнесла Тула. — Ты вытянул из меня все мои тайны, а свои хочешь скрыть?
Глубоко вздохнув, Томас затаил дыханье. Он долго сидел молча. Потом снова вздохнул.
— Никто не видел моих ног с детства. Никто, кроме Хейке. Я… не могу.
— Сможешь, — лаконично ответила Тула. — Ведь ты надеешься, что мы сможем жить с тобой совместной жизнью… Как же твои ноги, их что, вообще не существует?
— Если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе об этом, тебе придется выслушать все.
— Извини! Продолжай!
— Я хотел как раз сказать, что, как бы я ни был стыдлив и смущен, я должен хоть показать тебе свое убожество. И чем раньше, тем лучше. Но не надейся, что их можно снова оживить, этого не будет.
— Ладно, так что же произошло? Это у тебя от рождения?
— Нет, от болезни. Мне было тогда лет десять. Сначала я лежал, большая часть тела у меня была парализована. Потом паралич прошел. Неподвижными остались только ноги. Они как мертвые.
— Понимаю.
И тут же Тула спросила трезвым и энергичным тоном:
— Можно взглянуть на них? Томас смущенно усмехнулся.
— Ты должна дать мне время, чтобы приготовиться, ведь ноги могут быть грязными…
— Если я тебя правильно понимаю, ты сам избегаешь смотреть на них. Поэтому они и могут быть не совсем чистыми.
— Ты права. Не могла бы ты отвернуться, чтобы я смог подготовиться?.. Она встала.
— Пойду схожу к коню. А ты мне крикнешь. «Какой я стала целомудренной и благородной, — с иронией подумала она. — Но Томас настраивает меня на целомудренную жизнь. Благослови его, Господи! Он принял меня такой, как я есть! Какое это чудесное чувство — освободиться от всего темного и злого, иметь друга, который тебя понимает!»
Она крикнула ему:
— Но ты еще не сказал мне, что ты думаешь по поводу того, что я ведьма! Он тихо засмеялся в ответ.
— Ах, мне кажется, что время от времени полезно колдовать.
И Тула просияла, почувствовав себя счастливой.
— Спасибо, Томас, за эти слова, — крикнула она ему.
— Теперь можно заходить, — сказал он. — Я готов к самому худшему. Я же не верил в возможность вечного счастья с тобой. Сегодняшний день был лучшим днем в моей жизни. Я так счастлив!
— Ну и пессимист же ты! — усмехнулась Тула.
Но, увидев его омертвевшие ноги, она почувствовала, как у нее защемило сердце. Что она хотела увидеть? Она думала, что сможет оживить их с помощью колдовства?
Здесь не помогло бы ни одно колдовское средство в мире!
Вялые, мертвые, скрюченные, бедные его ноги! Он никогда не будет стоять на них, а тем более ходить.
Став на колени, она осторожно погладила их. Потом забралась к нему, прижалась к нему, обняла его. Не говоря ни слова, они лежали и нежно, с каким-то отчаянием, ласкали друг друга.
— Ты не уйдешь? — прошептал он, когда стало уже почти совсем темно. Но все-таки это была летняя, светлая ночь.
— Нет. Я останусь здесь ночевать. Если ты хочешь.
— Еще бы мне этого не хотеть? Но мудро ли это с нашей стороны? Я так возбужден твоей близостью. А впереди целая ночь…
— Ты же знаешь мою тоску. И к тому же я уже не девственница, так что ты ничем не навредишь мне. Наоборот.
— Я чувствую, как ты дрожишь. Почти так же сильно, как и я, — прошептал он.
— Тогда возьми меня, — прошептала она ему в ответ. — Я так долго ждала. И именно — с тобой. На моем пути было множество соблазнов, но мне было нужно именно это. Нужен был ты. Твоя любовь, взаимная нежность. Томас, я… Томас, я все же думаю, что способна чувствовать нечто большее, чем просто вожделение. Может быть, я все-таки не такая, как Суль?
Он поцеловал ее. Поцелуй этот длился долго-долго, и в это время он осторожно ласкал ее тело, словно перед ним было сокровище, о котором он не смел даже мечтать. И Тула больше уже не сдерживала своих чувств, ее тело воспламенялось от нежного прикосновения его рук, и, наконец, они с Томасом нашли то, о чем так долго тосковали. И она познала то человеческое тепло, к которому так долго стремилась.
«Бедная Суль, — думала она, лаская губами его щеку. — Бедная Суль!»
14
Тула пробыла у Томаса пять дней. Она встретилась с его друзьями-музыкантами, помогала в лавке, они вдвоем гуляли, ходили на площадь — и Томас, конечно, ехал на своей тележке.
А потом она поскакала домой, в Бергунду. Она могла бы пробыть у Томаса еще дольше, но у нее было много неотложных дел. К тому же ей хотелось поскорее увидеть родителей, узнать, как у них дела.
Они были бесконечно рады снова увидеть ее, они ждали ее только через несколько дней; она выглядела такой сильной и свежей, она так повзрослела… И где теперь Эскиль, как прошла поездка? Отец хотел встретить ее, но не знал, каким путем она поедет…
Ответив на все вопросы (Эскиль проводил ее до Гетеборга, но поскольку он простудился, они сочли нужным, чтобы он повернул назад, сказала она), Тула приступила к главному:
