маленький Хальвард забрали с собой Халькатлу и уехали в долину Людей Льда, решив оставить ее там. С тяжелым сердцем сделал я это, ибо любил свою бедную дочь. Сам я должен был находиться в Тронхейме, работа шла хорошо, и я ради Хальварда должен был продолжить дело. Хальвард, когда вырастет, возьмет его в свои руки.
Мой тесть Скрюм взял заботу о Халькатле на себя…
В этот момент Скрюм, поднявшись с места, коротко сообщил:
— Да. Я с радостью заботился о ней, ведь она была моей внучкой, и я хотел стать для нее защитой. Однако не думаю, что Халькатла стала счастливее в долине Людей Льда. Она сохранила жизнь, это так. Но она была и продолжала оставаться отвергнутой. Я боролся за ее жизнь, за ее душу целых десять лет. Переносил из-за нее ужасные мучения. Зловещее наследство пало на бедную девочку так сильно! И была она столь одинока. Так горько одинока! Доброй ее назвать было нельзя, но я не хотел сознавать, что гибель некоторых людей в долине — дело ее рук, не желал понимать, что жители испытывали перед ней смертельный страх! Ах, я бы с удовольствием переехал в Тронхейм к моему зятю! Там я смог бы насладится всеми прелестями жизни. Но мое место было рядом с Халькатлой. У нее был только лишь я один.
Но вот я почувствовал, что мой жизненный путь на земле близится к концу. Халькатле в то время было восемнадцать лет. Передать клад и волшебный корень мне было некому, и досталось все это Халькатле для добрых или злых дел. На этом я кончаю рассказ.
Теперь Тула вынуждена была пригласить продолжить историю Хальварда, сына Ивара и Сигни. Однако она предпочла пригласить первой Халькатлу. Она знала, это тупиковая ветвь рода. И Тува поняла, что ее прежние женские мечты были пустым звуком, ее линия жизни тоже тупиковая.
— Высший Совет вызывает Халькатлу!
Наконец все увидели ее.
Очень молодую девушку, своенравную, желтоглазую и ужасно одинокую. Да, именно одиночество было характерной чертой Халькатлы, пришедшей из древности.
— Я уже говорила вам, что моя жизнь удивительна, — начала она говорить агрессивным тоном. — И сейчас я расскажу вам о ней. Место мое вовсе не среди вас. Это вам понятно. И все же я сейчас здесь и больше всего на свете хочу быть одной из вас. Почему я пришла сюда, вы услышите позже.
В зале воцарилась полная тишина. Все чувствовали, что стоят перед чем-то удивительным.
Халькатла отнюдь не была красивой, скорее необыкновенно привлекательной. Светлая, с вьющимися волосами, обрамлявшими ореолом ее лицо и ниспадавшими вниз до талии. На ней было черное платье, перехваченное в лифе бечевкой. Если кто-нибудь и мог походить на колдунью, так это она.
— Да, я принесла много зла. Гораздо больше, чем стало известно моему милому деду Скрюму. О, мне доставляло радость терзать и мучить идиотов, живших в долине, тех, кто не принадлежал к роду Людей Льда. По отношению к преступникам, скрывавшимся от закона, я не испытывала никаких угрызений совести. Могу заверить вас, что им было гораздо горячее, чем, если бы они оказались в руках кнехтов фогда! С другими, кто досаждал деду Скрюму или мне, я поступала коротко, прибегая к черной магии, ибо она была моим орудием. Я владела ею по-настоящему.
— Но вот дед умер, — произнесла Халькатла голосом, полным горести и скорби. — Я осталась одна и лишилась его защиты. Тут на меня набросились те… дьяволы!
Может, выражение неправильное в устах человека, который сам был более сатанинским, чем все остальные, но слушатели поняли ее гнев.
— Меня выгнали из деревни, — мрачно произнесла она. — Пришлось искать место для жилья в глуши. Пищу искать по гумнам или воровать из кладовых и сараев, которые и так были пусты. Люди охотились за мной все время…
— А ты знала о сосуде Тенгеля Злого с черной водой? — прервала ее Тува.
Халькатла взглянула на нее своими печальными бунтарскими глазами.
— Мне рассказывал дед, который слышал от своего отца, что Тенгель Злой, якобы, спрятал что-то подобное в горной глуши, окружавшей деревню. Но я никогда не хотела и не осмеливалась отправиться на поиски сосуда. Да и зачем мне он? — с разительным отчаянием в голосе она воскликнула: — Я ведь была всего лишь человеком, которого никто не понимал. Я испытывала страстное желание иметь кого-нибудь рядом с собой, кто обладал бы мной и радовался моему присутствию. И кто мог бы любить меня. Но кто беспокоился о Халькатле, об этой дикой девушке? Я слышала, как кричали дети: «Берегись, она опасна!» И от этого я становилась еще опаснее. Не естественно ли это?
Никто не ответил ей. Но она прочла в глазах присутствующих, что ее понимают. Особенно Тува.
Взволнованная Халькатла смущенно улыбнулась ей.
— Да, я мечтала стать любимой. Любимой юношей, когда наступит мое время. Сознательно стремилась я к домам и смотрела на молодых людей, собиравшихся группами по четыре-пять человек. Я слышала их смех, наблюдала их нелепые попытки сблизиться друг с другом, ухаживать друг за другом. Я считала их неописуемо смешными и все же дико хотела быть вместе с ними. Однажды я вышла… И тут же смолкло их глупое хихикание, они мгновение смотрели на меня, а затем разбежались. Каждый своей дорогой, каждая в свой дом. И тогда я их возненавидела. А на того из юношей, с кем мне больше всего хотелось быть, я наслала болезнь. Нарыв в горле. Нарыв распространялся, я могла легко задушить его на расстоянии, но я так устала от всего. Человек устает от ненависти, вам это известно?
И ей довелось услышать, что многим в зале знакомо такое чувство.
В крайнем отчаянии она, зарыдав, сделала глубокий вдох.
— Даже во мне крылся избыток любви. Впрочем, любви ли? Сомневаюсь, что другие могли бы назвать этим словом мою страсть. Но мне никогда и никому не доводилось отдавать свою искаженную любовь.
Тува воскликнула:
— О, Халькатла, ты веришь, что мне это тоже знакомо?
— Спасибо, — улыбнулась та и снова погрустнела.
— Они поймали меня. Нашли и схватили в темном месте недалеко от деревни. Мне было тогда двадцать лет. Поставили к стене одного из домов и проткнули насквозь острым деревянным колом… Мне было все равно. Для чего мне такая жизнь?
В зале надолго воцарилась тишина. Но вот встал Марко. Его мягкий голос словно ватой окутывал раненую душу Халькатлы:
— Скажи нам, Халькатла… Почему ты здесь? Говоря по правде, ты не наша, но мы не будем никого гнать от себя, было бы только у человека желание быть с нами!
— Я хочу оставаться здесь, — воскликнула Халькатла, и глаза у нее заблестели. — До сих пор моя история не была особо примечательной. Но сейчас вы услышите… — Она гордо подняла голову. — Шесть столетий я жила в злобе. Но вот… внезапно, что-то иное появилось в моем мире.
Все замолкли в ожидании, пока она подыскивает слова.
— Я снова оказалась в долине Людей Льда. В синеющем под лунным светом лесу, у костра, который не мог согреть меня. И вдруг кто-то другой, но похожий на меня, оказался в этом небольшом освещенном пространстве.
Халькатла начала говорить, запинаясь, глубокие рыдания разрывали ее грудь.
— И я увидела саму себя, какой я должна была бы быть — добрым обычным человеком, если бы этот дьявол, прародитель, не наложил на меня своей лапы.
