— Дед много чего говорил…
— Но Доминик считает, что речь идет о желтых глазах.
— Дед Тенгель не мог ничего знать о твоих глазах, так же, как и о глазах Никласа и Доминика. Ваши родители еще не были зачаты, когда он умер.
Он замолчал. В его темных глазах зажегся огонек.
— Та-а-ак, — негромко произнес он. Виллему ждала.
— Я припоминаю, да, теперь я знаю…
Виллему напрягла все свое внимание.
— Сейчас я подумаю… Она ждала.
— Это было… — неуверенно начал Бранд, — дедушка Тенгель разговаривал с нами. Прежде всего он обращался, разумеется, к Тарье, потому что Тронд и я были тогда совсем еще маленькие. Тарье был всего на год старше, но по зрелости он опережал нас на несколько десятилетий. Дед говорил тогда о дурном наследстве, о проклятии Тенгеля Злого, которое лежит на всех поколениях. Но потом он сказал… да, об этом я как раз и говорил Микаелу, а Доминик запомнил. «Дети, — сказал нам дед, — дети, я сделал попытку! Я сделал попытку — всем своим образом жизни — не только обратить зло в добро, но я попытался снять проклятие с последующих поколений. Да, я умею колдовать. И я недавно делал это — меня не было всю ночь… Это была тяжелейшая в моей жизни борьба, дети. Я чувствовал ужасающе сильное, неописуемо стойкое сопротивление сил Зла».
Бранд прервал свой рассказ.
— Да, Виллему, ты понимаешь, что я не могу слово в слово передать то, что сказал дед. Это ведь всего лишь впечатление, оставшееся в памяти невнимательного ребенка.
— Да, конечно, я понимаю. Но Тенгель по сути сказал именно это?
— Именно это.
— А потом?
— Да, на чем я остановился? На силах Зла… «И я знаю, что мне не удалось снять проклятие, — сказал мой дед Тенгель. — Но я дал своим потомкам защиту, сделал их сильными. Так что они могут продолжить борьбу…»
— Я что-то не понимаю…
— Я тоже. Такого я в своей жизни не припоминаю.
— Но все это имеет большое значение, — серьезно заметила Виллему. — Знаете, дядя Бранд, у нас троих, у Никласа, Доминика и у меня, появилось предчувствие, что мы избранники, что мы призваны… да, именно к борьбе, к трудной и страшной борьбе.
Бранд пристально посмотрел на нее и кивнул.
— Раз уж ты говоришь это, я должен рассказать тебе, что мой отец Аре и его сестра Лив были страшно удивлены тем, что у вас троих такие глаза. Понимаешь, это было так неожиданно: ведь в вашем поколении был уже один «меченый» — а тут появилось еще трое с кошачьими глазами! Тем не менее, мы не боялись за вас, ни отец, ни Лив. И мы не должны были бояться. Да, впоследствии мы стали совершенно полагаться на Никласа и Доминика. Но я должен заметить, что мы никогда до конца не полагались на тебя, Виллему. Ты была такая… неукротимая, такая неуравновешенная.
На глазах ее появились слезы.
— Я не думаю, что во мне есть злое начало, дядя Бранд. Во мне много глупости и опрометчивости, но не зла!
Он дружески улыбнулся и положил руку ей на плечо.
— Конечно же, в тебе нет зла, девочка моя. Его не было и в моем любимом брате Тронде, но, знаешь, он страдал такой же непоседливостью и неуравновешенностью, что и ты, его одолевало то же беспокойство, что и ведьму Суль. Со временем вы придете к тому же мнению, к которому пришли мы: что ваши глаза имеют отношение к заклинанию Тенгеля Доброго, что это защита! Оружие. Но я впервые слышу о ваших предчувствиях. Подожди-ка, я позову Никласа.
Бранд позвал своего внука, который явился в рабочей одежде, хмурый, молчаливый, с болью во взгляде. Старик изложил ему суть разговора.
— Да, это так, — кивнул Никлас. — Я тоже часто испытываю страх перед будущей опасностью. Доминик тоже. Но я не знал, что ты, Виллему, чувствуешь то же самое.
— Это было только один раз, но ощущение было таким сильным, что я решила, что это видение. И я несколько раз чудом спасалась от смерти, так что я начинаю подозревать, что у меня есть какое-то высшее предназначение. Из-за этого я и осталась в живых. Если бы только я могла знать, в чем состоит моя задача! Я же ни к чему не пригодна…
Никлас с горечью улыбнулся, вспомнив о судьбе Ирмелин и о своей судьбе, и, как ни в чем не бывало, сказал:
— Ты просто ослепляешь врагов своей красотой и одурачиваешь их своими выдумками.
— Ты не слишком любезен, — кокетливо произнесла она. — Ты считаешь, что я красива?
— Тебе не стоит закидывать удочку, клева все равно нет!
— Я знаю. Ты не клюнешь. Кстати, я уезжаю. Так что у вас появится возможность немного поскучать без меня.
Они принялись обсуждать ее будущую поездку. Виллему была удовлетворена, обнаружив, что им действительно будет не хватать ее. Они были огорчены тем, что она уезжает. У нее даже появилось желание остаться…
И когда они стали обсуждать ее проблемы, Бранд сказал:
— Подождите, я покажу вам, что обнаружил сегодня утром среди вещей отца! Он собирал все без разбора, независимо от того, представляет ли это собой ценность или нет.
Он вышел из комнаты и вернулся с тонкой деревянной дощечкой.
— Взгляните, это рисовала моя бабушка Силье, это всего лишь набросок.
Оба, Никлас и Виллему, вздрогнули от испуга при виде этого рисунка. Он изображал мужское лицо, в котором было столько устрашающей силы, столько смелости и дьявольской привлекательности, что они отпрянули назад.
— Отгадайте, кто это! — сказал Бранд.
— Я не знаю, — помедлив, произнес Никлас, — может быть, это портрет самого Сатаны?
— Нет, — разочарованно ответил Бранд. — Это портрет самого прекрасного из всех известных мне людей. Это мой дед Тенгель.
Закрыв рукой рот, Виллему смогла произнести лишь: «О, Господи!» — ей не хотелось огорчать дядю Бранда.
Никогда они не представляли себе таким Тенгеля Доброго!
Она знала, что он «меченый». И портрет явно свидетельствовал об этом. Но она представляла его себе величественно-прекрасным.
Самое удивительное, что, чем дольше они смотрели на его изображение, тем красивее он казался им. И когда Бранд отложил портрет в сторону, она подошла и опять стала смотреть на него. Никлас тоже подошел. Он выразил их общую мысль:
— Я бы очень хотел познакомиться с ним!
Хозяин Воллера кипел яростью. Он ходил взад-вперед по комнате и разговаривал со своим приятелем судьей.
— У этой девки не только кошачьи глаза, у нее девять кошачьих жизней! Но теперь с меня хватит! Хватить играть в эту игру! Я хочу, чтобы она страдала. Как страдал я, когда она со своим подлым любовником убила моего единственного сына! Для нее мало быстрой смерти. Пусть помучается!
